Книга Кошки-мышки - Вера Каспари

– Пей!

– В этом будешь виноват ты, во всем обвинят тебя, тебя за это повесят, – повторила она.

Схватив стакан, она одним большим глотком выпила его содержимое.

Чарли забрал у нее стакан и поставил обратно на столик. Затем вышел из комнаты и медленно спустился по лестнице. На повороте засвистел поезд, приходящий в двенадцать десять. Чарли достал часы, чтобы проверить, не опаздывает ли поезд, подсчитал, через сколько минут он прибудет на станцию Уилтон и Барретт пожмет руку Бену Чейни.

Мэри разговаривала по телефону.

– Этот Монтаньино! – Она резко положила трубку. – Вечно что-нибудь да забудет. Ханна хотела узнать, не положили ли они их сыр в нашу корзину.

Когда Мэри вернулась в кухню, Чарли закрыл дверь, отделявшую заднюю половину дома от переднего коридора и лестницы. Он дошел до поворота на лестнице, прислушался, затем снова спустился и вытащил из коридорного шкафа сапоги.

Вода и ветры сделали большой камень возле реки совсем гладким. Укрывшись в его тени, Чарли порылся в кармане куртки и извлек бумажный сверток с горгонзолой. Развернув его, он раскрошил сыр над бурным потоком, сложил бумагу и сунул обратно в карман. Он не хотел оставлять никаких улик нового преступления, задуманного Беделией. Против нее улик и так было предостаточно, нет необходимости добавлять еще одно преступление.

Он вернулся в дом, убрал сапоги, повесил в шкаф куртку и шапку. Развел огонь в гостиной и сжег в разгоревшемся пламени бумагу, в которую был завернут сыр, и бечевку. После чего тщательно вымыл руки в раковине в спальне на первом этаже.

Мэри накрывала на стол к обеду. Чарли не хотелось оставаться одному, и он пошел в столовую, чтобы побыть в обществе служанки. Он сделал вид, что ищет свою трубку из пенки. Мэри разложила на столе кружевные салфеточки и теперь никак не могла решить, что лучше разместить посередине. Ей ничего не нравилось, пока она не вспомнила о белом нарциссе, который Беделия посадила в синий керамический горшок. Рассматривая накрытый стол, Мэри прищурилась и склонила голову набок, точь-в-точь как это делала Беделия.

Когда Эллен подошла к воротам, Чарли стоял у окна. Он открыл переднюю дверь, прежде чем она добралась до крыльца. От холода ее щеки разрумянились, глаза сверкали.

Чарли помог ей снять ее мужское пальто. Она подняла руки, чтобы вынуть шпильки, на которых держалась шляпка. Этот типичный женский жест шел вразрез с ее воинствующим отрицанием женственности. Ей нравилось внимание со стороны Чарли. Она потратила на прическу больше времени, чем обычно, и по-новому уложила волосы: разделенные посередине пробором, сзади, на шее, они образовывали восьмерку.

– Как дела, Чарли? Тебе лучше? Почему ты не на службе?

Чарли посмотрел наверх. На лестнице не на что было смотреть, кроме трех фотографий, которые висели на стене на повороте. Это были фотографии Скалистых гор, снятые Чарли до того, как он потерял «Кодак».

– Да, намного лучше, – ответил он, не оборачиваясь.

– Что ты ищешь? – спросила Эллен.

– Ничего.

Он понял, что не проявляет должного внимания, и поспешил задать ей полагающиеся вопросы о здоровье, о родителях, о работе. Когда они вошли в гостиную, он заметил на столике возле дивана корзинку для рукоделия Беделии. Он отыскал глазами этажерку, на которой стояли выстроенные Беделией безделушки. Там, на эбеновой подставке, притаились три обезьянки, не видевшие зла, не слышавшие зла, не говорившие о зле.

– Как поживает Беделия? Простуда не прошла? Сколько же болезней перенес этот дом нынешней зимой!

– У нее болит голова. Боюсь, к обеду она не спустится.

– Как жаль! Головная боль – это так неприятно.

– Тебе холодно, Нелли? Не хочешь капельку шерри, чтобы согреться?

– В это время?

– А я собираюсь выпить рюмочку яблочного ликера. Не составишь мне компанию?

– Чарли Хорст, да что на тебя нашло?

– Сегодня утром я убирал снег и немного замерз.

– Что ж, раз ты настаиваешь, – сказала Эллен.

Со дня женитьбы Чарли на Беделии Эллен впервые осталась с ним наедине. Ей была дорога каждая минута. Пока он ходил за ликером, она бродила по гостиной. Она чувствовала себя слишком живой и нетерпеливой, словно вот-вот должно случиться нечто невероятное. Когда она была с Чарли в компании других людей, ей все время приходилось защищать свою гордость. В результате она вела себя грубовато и совсем не привлекательно. Теперь этого не было. Она стала нежной, женственной, даже немного флиртовала. Когда Чарли протянул ей бокал, его пальцы коснулись ее руки. Она наградила его невероятно смелым взглядом, подняла бокал и улыбнулась.

И все же им нечего было сказать друг другу. Чарли не мог отвести взгляда от этажерки, словно банальная безделушка – те три обезьянки, которых можно найти в каждом собрании редких вещиц, – загипнотизировала его. Эллен оставила попытку вызвать у него интерес и начала играть в свою игру. Мысленно она надела на всю мебель чехлы от пыли, скатала ковры, закрыла муслиновыми мешками картины, висевшие в гостиной. И увидела комнату такой, какой она была, когда Эллен в последний раз оставалась в ней с Чарли наедине, всего за два часа до отхода поезда, который отвез его в Нью-Йорк, а затем в Колорадо. Тогда он был в трауре по матери, и Эллен решила, что именно поэтому он не сказал ей ничего определенного. Она была уверена, что все туманные намеки, которые он высказывал раньше, свидетельствовали о том, что он, так же как и она, подумывает об их свадьбе. Тогда комната казалась мрачной, стены были обтянуты тканью из волокна рами и завешаны японскими гравюрами, а в углу, где у Чарли и Беделии теперь стояла драгоценная этажерка, располагался шкафчик с инкрустацией, заставленный антикварными вещицами. Эллен вспомнила, как Чарли рассказывал ей о своих планах по ремонту дома. Чтобы доказать серьезность своего решения, он даже оторвал от стены кусок ткани.

Стоял теплый день, окна распахнуты настежь, Эллен была одета в белую льняную юбку и английскую блузку с отороченными вышивкой петлями для пуговиц. То летнее утро стояло у нее перед глазами, и сейчас на голых зимних деревьях она видела листву, а на усыпанной снегом земле зеленую траву.

Мэри объявила, что обед готов. Это вывело Чарли из задумчивости. Он посмотрел на Эллен, словно его удивляло, что она сидит в кресле. Она продолжала играть в игру, и, когда они сели друг против друга за столом, у нее так бешено колотилось сердце, что она прижала к нему обе руки, дабы не выдать его тайну.

– Посмотрите, что у нас есть! – похвасталась Мэри.

Эллен увидела половинку грейпфрута, украшенную вишенкой.

– Как мило, – сказала она.

Мэри ожидала большего. Она считала грейпфрут на обед – да еще в январе! – невиданной роскошью.

– Миссис Хорст считает, что мистеру Хорсту это на пользу. Она думает, он должен каждый день есть свежие фрукты.