Книга Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл

Гегелевский подход соблазнителен: он позволяет придать достойный вид угнетению настоящего времени, осмысленность прошлому и перспективу преображения будущему. Но в нем есть что-то параноидальное. Настоящее время, в которое мы живем, – это не в большей мере исторически необходимое развитие, чем любое возможное будущее. Оно является результатом человеческой практики, а не результатом действия механизма – космического, логического или биологического. Это означает, что патриархат, сексизм и угнетение полов никогда не были исторической необходимостью. Каждое общество могло ликвидировать все это независимо от того, каков был уровень его технического развития. Точно так же на любой ступени общественного развития могло быть упразднено классовое неравенство. Изменение уровня технологии означает не возможность изменения гендерных отношений, а иные следствия этих изменений. Например, если женщины и мужчины начинают вместе заботиться о детях в сельскохозяйственном обществе при отсутствии научно разработанных методов лечения, то это приведет к последствиям совершенно иного рода, чем общая забота о детях в современном городе с низким уровнем рождаемости.

Итак, мы живем в мире, доставшемся нам от наших предков, которым не удалось ликвидировать гендерное неравенство. Вывод состоит в том, что наши дети тоже, возможно, будут жить в таком мире. Конец гендерного неравенства ни в коей мере не является неизбежным. Это видели некоторые феминистские критики идеи об осуществлении революции посредством выращивания детей в пробирке, т. е. о том, что технологизация процесса биологического воспроизводства человека освободит женщин от императивов тела и социального подчинения, или идеи положить конец угнетению гомосексуалов путем ликвидации половых различий. Нет гарантии, что новые репродуктивные технологии окажутся под контролем женщин и что они вообще будут находиться под каким-либо демократическим контролем. На самом деле есть основания ожидать чего-то прямо противоположного, если принять во внимание быстрое развитие генной инженерии, поддерживаемое крупным бизнесом и государством, и технологии оплодотворения in vitro, развиваемые технократами-специалистами в области медицины. Вполне вероятно, что нас ждет обновленный высокотехнологичный патриархат.

Таким образом, настоящий момент – это не кульминация, а точка выбора. Цель анализа должна заключаться в лучшем понимании структуры выбора и коллективных проектов, возникающих в результате этого выбора.

Возникновение движения за освобождение женщин и движения за освобождение геев отражает кризисные тенденции общего рода и представляет собой абсолютно новый по своей глубине исторический этап критики гендерного порядка и программы его преобразований. Эти темп и глубина гендерной политики и сила теории открывают возможность немыслимых ранее сознательных преобразований общества и личности. Тем не менее движения за освобождение не обладают социальной властью, необходимой для продвижения этих преобразований дальше, чем пределы ограниченных социальных сред. И в определенном смысле в результате своей внутренней эволюции они ушли от проекта общей структурной реформы и переключились на проблемы выживания, оставив в стороне проблемы, связанные с общими кризисными тенденциями.

Другие составляющие общего проекта преобразования общества и личности, в особенности феминизм рабочего класса и антисексистская политика мужчин-гетеросексуалов, находятся в дисперсном состоянии. Гегемония авторитарной маскулинности, гарантированная если не религией, то наукой, была нарушена. Но ослабление целостности гендерного порядка привело также и к раздробленности оппозиции. При отсутствии объединяющей практики эта раздробленность может усиливаться.

Если бы было достигнуто некоторое объединение социальных сил на основе прогрессивной программы, то по крайней мере в богатых капиталистических странах и странах Восточного блока современные социальные и материальные технологии позволили бы сделать выбор в пользу следующих коллективных решений. Деторождение в жизни женщины могло бы быть превращено в достаточно короткий эпизод, социально эквивалентный тому месту, которое зачатие, поддержка беременной жены или подруги и уход за ребенком занимают в жизни мужчины. Мы располагаем знаниями и ресурсами, достаточными для того, чтобы, распределив заботу о детях и домашние обязанности определенным образом, достичь необходимого баланса между эффективностью и приватностью. Значительное число мужчин и женщин может позволить себе не производить потомства, и это не создаст угрозу депопуляции. Свободный выбор форм катексиса становится доступен всем. В эпоху компьютеризированного производства, автоматической обработки информации и механизированного сельского хозяйства никакие средние физические или психологические различия между полами не могут повлиять на эффективность производства. Поэтому полная ликвидация полового разделения труда не приведет ни к каким экономическим жертвам. Гегемонная маскулинность больше не является коллективным ресурсом в борьбе за выживание, на самом же деле она несет в себе общую угрозу. Мы можем отказаться от социальной иерархии маскулинностей и вместе с ней – от определения утрированной фемининности.

Ситуация в остальном мире иная, и у нас нет оснований ожидать, что западные паттерны гендерных отношений послужат универсальной моделью. Я знаю так мало о положении в третьем мире, что воздержусь от каких-либо конкретных комментариев. Но мне ясно одно: мир представляет собой внутренне связанный социальный порядок, и это относится к динамике гендера, как и к другим структурам. Глобальная перестройка полового разделения труда служит признаком этой связанности. Не исключено, что низкотехнологичные методы установления равенства гендерных отношений возникнут главным образом в бедных странах. Такое развитие способна сильно подтолкнуть передача ресурсов, возможная благодаря гармонизации гендерных отношений в богатых странах.

Стратегии

Если подобное мироустройство можно осуществить на практике, то какими должны быть способы его осуществления? В недавней истории гендерной политики использовались две общие стратегии, которые можно назвать интенсивной и экстенсивной.

Я уже упоминала попытки построить в рамках социальных сетей, задействованных в радикальной политике последних двух десятилетий, домохозяйства и гендерные отношения, основанные на глубоком равенстве. Сюда относятся, во-первых, попытки найти способы установления равенства в сфере экономических ресурсов и доступа к власти, позволяющей принимать решения. Обычно это сделать трудно, поскольку в условиях гендерно структурированного рынка труда у мужчин гораздо больше возможностей зарабатывать. Иногда самое большее, что может быть достигнуто, – это некая гарантия экономической почвы для женщин, например когда собственность оформлена на имя жены, а не на имя мужа. Во-вторых, сюда относится реорганизация отношений между детьми и взрослыми, которая должна переломить огромное множество институциональных и культурных механизмов, определяющих, что уход за маленькими детьми – дело женщин. В-третьих, сюда входит перестройка полового характера и сексуальности, которую нужно осуществлять на ходу, в контексте привязанности к третьим лицам и ужасных терзаний по поводу верности и достоинства. Этот процесс иногда воспринимается как выдергивание собственных волос пучок за пучком с помощью плохо отлаженной механической машинки. Неудивительно, что очень многие люди отказались от этой попытки и что те, кто все-таки ее предпринимает, крайне неохотно говорят об этом. Вероятно, важно сделать этот опыт более публичным и более кумулятивным. Не менее важно найти способы выражения его позитивных сторон: обретения сил и энергии, радости общения с детьми, удовольствия от любви между равными.