Книга Империя Дикого леса - Колин Мэлой

— Ничего, — сказала она. — Что сделано, то сделано.

— Я просто… — хныкала Зита. — Я просто хотела помочь. Хоть кому-нибудь, — сквозь пелену слез она посмотрела в лицо каждому из тех, кто стоял на лугу: слепому старику, медведю, разбойнику и маленькой девочке в защитных очках. — Просто столько всего плохого случилось, понимаете? В смысле, со мной. И я просто… подумала, можно же хоть для кого-нибудь все исправить? В смысле, облегчить боль кому-то другому. Я хотела только этого, клянусь.

Когда она закончила, на поляне повисла тишина. Наконец Кароль жестом подозвал Марту, и она тут же встала рядом с ним. Положив руку девочке на плечо, он дошел до Зиты и произнес:

— Мне понятна твоя боль, дитя. Каждый из нас что-то потерял. Каждый. Ты сделала, что могла. А сейчас у тебя в самом деле есть шанс все исправить, — он протянул свою узловатую старческую ладонь. — Давай-ка сюда зубы.

Она положила зубы мальчика ему в руку, и старик сжал пальцы. Потом Марта отвела его обратно к костру. Там Кароль достал из углубления в камне что-то яркое и вертящееся и, повернувшись к Марте, улыбнулся.

— Дай-ка ладошку, — сказал он.

Та послушалась, и старик опустил туда готовое зубчатое колесо Мёбиуса.

Оно было прекрасно: три отлитых из сияющей меди концентрических кольца, вставленные одно в другое, плавно вращались вокруг какого-то мерцающего ядра. То, как двоим смертным удалось создать нечто настолько невероятное, было выше разумения Марты, но она понимала, что видит настоящий шедевр.

— Оно… — выдавила она. — Оно чудесное.

— Это да.

К склонившимся над деталью людям подошел Эсбен и улыбнулся своему творению.

— Я бы даже сказал, оно лучше первого, — заметил медведь. — Мы добавили пару дополнительных штрихов.

— Пришло время его протестировать, — объявил Кароль.

Остов мальчика лежал у огня, блестя медью и металлом. Он был обнажен — парадную форму сняли. Для него уже был готов операционный стол, сделанный из досок, раздобытых в обломках рухнувшей на краю поляны хижины. Так он и покоился, словно декоративная статуя на крышке пышного саркофага. Марта подвела Кароля к мальчику; Эсбен встал напротив него. Шеймас и Зита притихли в ногах стола, наблюдая за операцией в благоговейном молчании.

— Отвертку, — попросил Кароль.

Эсбен с некоторым трудом зажал крюками ручку небольшой плоской отвертки и передал ее через стол. Потом он поднес руки слепца к первому из четырех винтиков по углам блестящей квадратной пластины в груди куклы. Кароль плавно выкручивал их, а Марта ловила, когда те выкатывались на пластину.

— Масло, — сказал старик. Марта, державшая небольшую масленку, исполнительно капнула несколько капель на две петли в грудной клетке механизма.

Пластину открыли. Взглядам всех присутствующих предстали внутренности мальчика: бескрайнее множество неисчислимых колесиков и шестеренок, словно начинка самого сложного часового механизма, какой только можно вообразить.

В самом центре груди, среди неподвижных деталей, располагалось небольшое, размером с теннисный мяч, круглое и мучительно пустое углубление.

— Колесо, — попросил Кароль. Эсбен передал ему колесо Мёбиуса. Оно мерцало и жужжало на ладони старика, и тот, с небольшой помощью Эсбена найдя пустое место в груди мальчика, бережно установил деталь.

Мягко щелкнув, она скользнула в ямку, и свечение сделалось ярче. Озарило теплым светом холодный металл окружающих шестеренок. Три кольца вокруг чудесной сферы закружились быстрее, мурлычущее жужжание усилилось, и вскоре весь механизм в груди принца начал медленно приходить в движение.

— Закрывай! — скомандовал Кароль, услышав, как заработали шестеренки внутри мальчика, и дверцу поспешно закрыли, снова закрутив винтики. Жужжание колеса теперь, за преградой металлической пластины, раздавалось тише, но все же было различимо. Кароль и Эсбен отступили в ожидании.

Ничего не происходило.

А потом глаза мальчика распахнулись.

Толпа, окружающая стол, громко ахнула, увидев, что кукла очнулась. Маленькие голубые радужки опаловых глаз заметались из стороны в сторону, осваиваясь с непривычным бременем зрения. Рот со скрипом приоткрылся; застонали петли.

— Еще масла! — воскликнул Кароль. — Он пытается что-то сказать!

Марта бросилась к голове механического принца и смазала петли челюсти. Все это время голубые глаза внимательно наблюдали за ее действиями. Через пару мгновений мальчик снова проверил работу рта, пощелкав челюстями, и лишь потом произнес первое в своей новообретенной жизни слово.

— Почему? — спросил он.

* * *

Странное это было зрелище, не поспоришь: гигантская стена плюща, которая росла на краю Непроходимой чащи, словно сдерживаемая невидимым силовым полем. Но большинство жителей Портленда не особенно о нем задумывалось. Они настолько привыкли игнорировать странный и негостеприимный участок земли на границе своего города, что явление это осталось по большей части незамеченным. Плющ, вздыбившись рано утром, забирался все выше и выше, карабкался по прозрачной стене, но больше ничего особенного не происходило, так что все посчитали его довольно безобидным. И вообще, ко второй половине дня о нем почти совсем позабыли, так что жизнь большей части города текла как обычно.

— Что это, папа? — спросила одна не по годам смышленая малышка, сидя на заднем сиденье родительского универсала, на котором отец вез ее домой из яслей. Они ехали вдоль берега реки Уилламетт, откуда открывался отличный вид на запретные просторы «ничьей земли» и происходящие там диковинные изменения.

— Ты о чем, зайчик?

Девочка указывала на кишащую стеблями живую стену с той стороны реки, к этому времени полностью скрывшую от взгляда привычные очертания огромных и величественных деревьев Н.Ч.

— Там тлава ластет, — выговорила она, справившись с задачей описать в немногих доступных ей словах завесу однозначно зловещего на вид плюща в триста футов высотой.

Отец девочки, которого звали Фум (по причинам слишком странным и запутанным, чтобы здесь в них углубляться), просто сказал:

— А, да ничего.

— Оно злое? — продолжал допытываться ребенок.

Отец рассмеялся:

— Ты иногда такие смешные вещи говоришь. Надо будет не забыть написать об этом в блоге.

— Оно нас съест?

— Умора! — только и сказал отец, и на этом беседа завершилась. К тому времени, как магия внешнего пояса — волшебная полоса, которая на протяжении бессчетных тысячелетий хранила Внешний мир от посягательств Непроходимой чащи (и наоборот, в зависимости от того, как на это дело посмотреть), — с тихим щелчком рассеялась, эта самая девочка сидела на полу в своей комнате и отковыривала голову собственной Тины Отважной, а ее отец в гостиной, все так же веселясь, опубликовывал на своей страничке «перл», выданный его малышкой, чтобы мир мог бездумно его переварить. Плющ за время борьбы с барьером накопил такую инерцию, что, лишившись опоры, повел себя словно какое-нибудь озеро мезозойской эры, которое после столетий заточения наконец вырвалось на свободу, чтобы накрыть мир потопом и преобразить все вокруг еще на многие века.