Книга Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

– Какой же вывод тогда вы сделали? – я успокоился не без труда.

– Что вы – не мошенник, но, возможно, хуже. Я заподозрил в вас агента Третьего Отделения, а пакет – приказ, затрагивающий мои интересы. Посему и расстроил дуэль. Одно дело – обвинение в ереси, не слишком пагубное в наше время, совсем иное – гибель персоны, отправленной с тайной миссией. Увы, как видите, сии мотивы выдают крайний мой прагматизм.

– Когда же убедились вы, что ошиблись? Когда я показал вам предписание за подписью господина Малиновского?

– То, как немедленно извлекли вы его из кармана, только подогрело мои сомнения. Нет, несколько позднее, когда вызвал на разговоры о посторонних предметах науки, о Декарте и Юнге. Я решил, что вы обязаны быть человеком моего круга, рассуждая о сущностях познания довольно глубоко.

Я искренне удивился тому, что мои прежние разговоры об археологии не послужили достаточным резоном тому же, но он вежливо опроверг. Слишком большая осведомлённость в вопросах специальных, в моём всезнайстве, которую я так настойчиво демонстрировал, как раз и стала зачатком его подозрений, ибо такова роль всякого, желающего втереться в доверие: заучить ряд истин, запастись новостями и фамилиями, коими козырять направо и налево. Он напомнил, что неоднократно пытался вывести меня из равновесия, намекая на эту мою особенность, но определённо не преуспел.

Поведав ему историю изготовления фальшивой скрижали, я выразил радость по поводу того, что все недоразумения, наконец, прояснились. В самом деле, не хотелось мне оставлять недосказанности и пустые сомнения между нами, перед тем, как просить руки его дочери. Египетские мои подарки вызвали его неподдельный интерес.

Позвали к ужину. Я раскланялся с постаревшим Евграфом Карловичем, почему-то показавшемся мне спустя годы ископаемым животным. За столом, накрытом персон на десять, оказалось нас шестеро, и князь заговорил о другом.

– Познание может пойти по одному руслу, а может и по другому. В Южной Америке тычет река Ориноко. Её русло ближе к верховьям делится надвое. Открыватели надеялись, что две протоки несут воды к разным океанам, тогда сообщение между ними стало бы удобным по воде внутри материка. Однако обе протоки впадают в Атлантический океан, хотя устья их удалены на тысячи вёрст. Мир наш сложен, и упрощённо поведение его можно представлять различными теориями. Например, библейской. Или, как предпочитаете вы, научной, эмпирической…

– Магницкого на вас нет, – усмехнулся я.

– Верно, на вас! – поправил Прозоровский, не медля. – Или – на нас? Мы как два рукава той реки. Помните, мы в первый ваш визит пили за просвещение и Лобачевского, который благополучно пережил Магницкого на своём ректорстве в Казани?

– Конечно. Вот вам ещё два рукава: последний обвинял первого в недостаточной набожности, но проворовался и остался не у дел. Такое случается с моралистами. Впрочем, ходит мнение, что некоторым лицам в окружении государя пришлось не по нутру его ходатайство по роспуску Библейского Общества, суть одного из завуалированных иллюминатских братств.

– Для нас сие не так важно. Исчез Магницкий со своим уставом, но работы господина Лобачевского, о которых я не берусь судить, разгромил уже вполне столичный авторитет Остроградский. Интегралы интегралами, но не дело коллеги его переводить научный спор в пасквиль в «Сыне Отечества».

– Не напоминает ли это историю с Кёлером и Бларамбергом?

При упоминании Ивана Павловича, Прозоровский не смог скрыть выражения неприязни.

– Стоит одной из теорий привлечь множество сторонников, как они начинают закрывать глаза на всё, что им противоречит. Да ладно бы свои, но и чужие норовят закрыть. Знаете, что навело меня на такое сравнение?

– Поостерегусь гадать.

Он молчал, словно бы пожалев, что начал, но всё же решился.

– Пересохшее русло с отводным каналом к болотам. Можно отделить часть воды от главного потока. Так и часть познания можно отделить от основной стремнины. Наука – не что иное, как часть потока познания, кою можно подвергнуть регулированию. Она тычет в искусственном канале строго по расписанию.

– Я замечал это.

– Замечали? Замечательно, – рассмеялся он нарочито. – Только вы за деревьями леса не видите. Считаете себя объективным в оценке предшественников и коллег? Это славно. А что мешает вам отложить лупу, через которую вы разглядываете детали, и взглянуть на происходящее издали?

– Что же увижу я там?

– Например, то, что с изобретением любимого вами позитивизма, все иные методы познания стали с пренебрежением отвергаться, а их результаты объявляться ничтожными. Хотя философы, изобретавшие позитивизм, опирались на идеализм.

– Отвергают – что? Уж договаривайте. Например, Священное Писание? Кто бы говорил, но только не вы, Александр Николаевич, который обвинён чуть ли не в ереси! Я же, нисколько не умаляя значение нравственных норм, убеждён в том, что церковь не должна лишь навязывать нам картину физического мира.

– Обратное тоже должно соблюдаться, не так ли? – язвительно заметил он.

– Хорошо, когда обе стези не забегают друг на друга.

– А они не залезают – затаптывают! – воскликнул он в сердцах. – Да ещё используя максимы: мол, если у соперника доказана ложность частного, то и целое столь же несостоятельно. Кто же разделит их? Без ограничений любой… пфук имеет стремление раздуваться бесконечно. Мы живём во время, когда ещё не поздно найти срединный путь. Мы сегодня в точке, где ветвь познания разделяется надвое. Все. Я. Вы. Они. Но такие как вы, отстаивающие мелочи, в состоянии ли познать высоту полёта человеческого духа, который неразделен в своём существовании в мире материи, как и в мире идей!

Я слушал упрёки, исходившие из самого сердца его с горьким спокойствием, ибо давно уже и сам разделял многие его опасения.

Ночью, у большого камина, за рюмкой превосходного портвейна, я осмелился задать самые сокровенные вопросы:

– Вы упомянули тот канал. Это не случайно, он по сию пору тревожит ваши мысли. Выяснили вы, кто орошает болота в засушливые годы?

– Увы. Хотя засуха и случилась три года тому, никто не явился к плотине. Уровень болот упал на полфута, хотя обычные колебания не превышают двух вершков. Но сегодня он даже выше обычного: последние годы выдались обильными на снега и дожди. Но зато гипотеза Евграфа Карловича блестяще подтвердилась. Помните, я говорил о рукотворном образовании болот? Так вот, нам посчастливилось отыскать место, где сток небольшой реки повернули в обширную низину. После заполнения реку вернули в старое русло. Остатки древней той каменной плотины различить очень непросто, потому что река естественным путём меняла своё ложе не один раз. Итак, одно доказательство получено.

– Хотите подсказку для второго? Вы ждали засухи, в надежде, что некто явится открыть путь воде. А вам следовало разломать заслонку и следить за тем, кто придёт её восстановить. Ведь перелива болот также нельзя допускать.