Книга Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев - Джереми Дронфилд

Он и Джип вылетели в Россию неделей позже.

В Москве и Ленинграде они посетили несколько литературных вечеров, на которых их представили тем писателям – включая Алексея Толстого, – которые смогли примириться с властью и еще не были убиты или высланы в Сибирь. Уэллс счел ограничения, наложенные на его перемещения, очень утомительными; стал раздражительным, самочувствие его ухудшилось. У него состоялся разговор со Сталиным, которому мешала невозможность для них говорить на языке собеседника. Уэллс с подозрением отнесся к Сталину, видя в нем потенциального деспота, но вынужден был признать, что страна управляема и наращивает мощь. Несмотря на неприветливость Сталина («очень сдержанный и эгоистичный фанатик, ревностный монополист власти»), Уэллс решил, что тот полезен для страны. «Все подозрения в скрытых эмоциональных напряжениях улетучились навсегда после разговора с ним в течение нескольких минут… Я еще никогда не встречал более искреннего, спокойного и честного человека»[699]. Его оценка была такой же точной, как и его первое мнение о Муре в 1920 г. И снова Уэллса одурачила советская принимающая сторона.

А затем он сделал ужасное открытие. Через пару дней после его беседы со Сталиным Уэллса повезли обедать с Горьким на его огромную дачу под Москвой[700]. Уэллс был за свободу самовыражения в России – и с этим мнением Горький в 1920 г. энергично согласился бы. Но теперь Уэллса встретил другой Горький. И хотя он лишь немного изменился, несмотря на прошедшие годы, превратился в «абсолютного сталиниста»[701]. Состоялся спор, который неуклюже велся через переводчика.

В атмосфере неловкости, которая возникла вслед за этим, переводчик, поддерживая разговор, спросил Уэллса о его маршруте. Уэллс упомянул, что проведет какое-то время в Эстонии со своей подругой – баронессой Будберг. Переводчик был слегка удивлен и небрежно заметил, что баронесса была у Горького всего лишь на прошлой неделе.

«Но я получил от нее письмо из Эстонии три дня назад!» – сказал Уэллс[702].

Переводчик, смущенный и сконфуженный, замолчал. «Удивление» – это было не то слово, которое могло выразить то, что почувствовал Уэллс. Он сумел взять себя в руки и продолжил беседу с Горьким, «ожидая, что Мура может внезапно выйти из-за угла с улыбкой на лице, чтобы поздороваться со мной». Когда все было готово к обеду, Уэллс, будучи не в состоянии оставить эту тему, поднял ее снова. Горький подтвердил, что Мура навещала его три раза за последний год. Между переводчиком и официальным сопровождающим произошло поспешное совещание, и Уэллсу объяснили, что «приезды Муры в Россию необходимо было держать в некотором секрете, потому что это могло помешать ей в Эстонии и ее русским друзьям в Лондоне». Будет лучше, сказали Уэллсу, если он не станет никому говорить о ее поездках[703].

С этими несколькими словами «моя великолепная Мура разлетелась на атомы». Уэллс не спал все оставшиеся ночи его пребывания в России. «Я почувствовал такую боль, какую раньше мне не причинял ни один человек. Это было невероятно. Я лежал в кровати и рыдал, как разочарованный ребенок». Никакое оправдание, приходившее ему в голову, не могло объяснить, почему Мура не сказала ему, что едет в Россию, или почему она не подождала его там. Он чувствовал себя преданным, брошенным, «человеком без спутника».

Перед отъездом из России он аннулировал свой и Мурин билеты из Эстонии в Великобританию и сделал дополнение к своему завещанию, исключив ее из него. Он принял решение совсем вычеркнуть ее из своей жизни. Он не собирался ехать в Эстонию, а был намерен лететь прямо из Ленинграда в Стокгольм, но ничего не смог с собой поделать; он должен был увидеться с ней.

Мура встретила его в аэропорту Таллина спокойная, как всегда, и так же полная любви, несмотря на то что он послал ей открытку, где намекал на то, что все знает. Уэллс молча томился и ждал подходящего момента, чтобы расспросить ее. «Забавно было услышать о том, что ты была в Москве», – сказал он. Мура спросила, откуда он узнал об этом, и он уклонялся от ответа несколько минут. Но у него не хватило терпения. «Мура, ты изменница и лгунья, – сказал он. – Почему ты со мной так поступила?»

Она утверждала, что все решилось внезапно после ее приезда в Эстонию. Горький все устроил в короткий срок, и она не смогла устоять перед возможностью снова увидеть свою страну. «Ты же знаешь, что значит для меня Россия», – сказала Мура. Но почему же она не подождала Уэллса, зная, что он вскоре будет в России? По ее словам, она не могла рисковать, появляясь на людях вместе с ним в России. Мура отрицала, что ездила туда три раза, настаивая на том, что это была ошибка переводчика. «Ты мужчина, которого я люблю», – сказала она ему.

Уэллс хотел бы ей верить, но его искреннее доверие к ней, которое оставалось незапятнанным на протяжении четырнадцати лет, было уничтожено.

Но, как и с Одеттой, Уэллс не мог порвать с ней, как ему следовало сделать, и он знал это. Они разговаривали, ссорились, занимались любовью во время пребывания в Каллиярве, «но между нами была какая-то червоточина», – вспоминал Уэллс. Мура поехала в Таллин, чтобы проводить его. «Расставания и встречи любящих людей – она делает это превосходно».

Уэллс записал свои впечатления год спустя, летом 1935 г.[704] Они все еще не расстались. «Мы продолжали встречаться, потому что действительно не могли расстаться, – писал он. – Она упорно держалась». Он стал подозрительным и ревнивым, а Мура – осторожной. Он следил за всем, что она делала. Уэллс поехал и остался на какое-то время у Кристабель Аберконвей в Боднанте. «Мы все изменяем», – сказала ему Кристабель после того, как он обрушил на нее всю эту историю. На ее взгляд, женщины изменяют своим мужчинам по одной веской причине: «Не потому, что мы не любим вас, а потому, что вы такие неразумные существа, что не даете нам пережить то, что вы назвали бы жизнью, если бы мы этого не делали». Он бушевал, но Кристабель знала его лучше, чем он сам. «Держись за нее, Г.Д., и закрывай глаза, – сказала она ему. – Разумеется, вы любите друг друга. Разве этого не достаточно?»