Книга Слой - Евгений Прошкин

Он небрежно закинул винтовку на плечо и, сунув свободную руку в карман, направился к кривому переулку, прочь от подъезда с возбужденной сотней расстрелянного Пулемета.

Пройдя весь переулок и свернув к площади, Константин себя поздравил: преследования не было. Вопрос, удалось ли уйти Петру, он себе не задавал. На Родине сотника считали заговоренным – даже от насморка. Удача изменила ему лишь однажды, но это была мина, тут уж ничего не поделаешь. Петр вырвется, обязательно вырвется.

Оказавшись на площади, Константин миновал перекрытый швеллером вход в метро, затем сожженное дотла кафе и вышел к красивому зданию с обрывками плакатов на фасаде.

Народу вокруг было на удивление много. Кто-то дрался, где-то визжала женщина, несколько человек раскачивали, стремясь перевернуть, черный «БМВ» – все это происходило как-то весело, с задором, и абсолютно никого не волновало.

Пьяные попадались довольно часто, и походку Костя решил не менять. Так он и брел – шатаясь, напевая дурацкую песню и помахивая «Штайром» в занавеске.

До десяти вечера было еще пять часов. За это время можно пообедать, влюбиться в хорошую девушку, расстаться, стать героем и найти свою смерть. Или то же самое, но в обратном порядке.

Костя подумал о том, что жизнь – это удивительная штука. Особенно, когда у тебя на плече винтовка, а не лопата.

* * *

Немаляев перевернул последнюю страницу и, дочитав до конца, вернулся к началу.

Смерти нет. Умирая, человек всего лишь теряет одну из бесчисленных теней…

Ничего не понятно. Такое впечатление, что самое главное Черных оставил в голове. Либо не доверил бумаге, либо счел это настолько элементарным, что поленился записать. Костя сказал: смысл жизни и смерть – одно и то же, этому никто не научит. Правду сказал Костя.

Немаляев кликнул охранника и спросил про врача.

– Две минуты назад связывался, – ответил он. – Уже близко, сейчас будет.

– Дядя Саш, вы себя плохо чувствуете?

– Хорошо, Людочка, хорошо. Ты вот что. Давай-ка вон в ту дверь, через коридор, дальше тебя проводят. Мы весь этаж перепланировали, заблудиться можно. Но тебя проводят. Покушай, телевизор посмотри.

– А вас еще будут показывать?

– Вечером должны. И завтра три раза.

– Давно вы это интервью записали?

– На прошлой неделе. Мы с Сидорчуком четыре версии подготовили, на все случаи жизни. Иди, сказал! – Прикрикнул Немаляев. – Ну?! – Бросил он охраннику.

– Уже в лифте, – доложил тот.

В комнату втащили пожилого мужчину в черной шапочке, надвинутой до подбородка.

– Да снимите, снимите, олухи! – Заорал Немаляев.

Шапку стянули, и мужчина, дико озираясь, попятился назад. Боец, вошедший следом, ткнул его пальцами в спину и поставил у ног пузатый металлический чемодан.

– Я никого лечить не буду, – заявил доктор. – Во-первых, при таком скотском отношении… А во-вторых, вы не того похитили. Я не хирург, я анестезиолог. Неужели у вас нет своего персонала?

– Во-первых, вас не похитили, – хладнокровно произнес Немаляев, кивком приказывая охранникам убираться. – Во-вторых…

Он открыл тумбу и бросил на стол пачку стодолларовых банкнот.

– Десять тысяч, доктор. Вам их надолго хватит.

– Я анестезиолог, – мучительно выговорил он. – Вы знаете, что это такое? Если кого-то из ваших людей ранили…

– Именно вас мне и надо. Я слышал, если переборщить с наркозом…

– Но это убийство!

– Что же вы все вперед забегаете? Убить надо так, чтобы потом можно было спасти. Мне нужна клиническая смерть. Временная, – подчеркнул Немаляев.

– Забирайте свои деньги и отпустите меня.

– Еще десять. Сколько вы получаете в больнице?

– Это огромный риск. Даже в стационаре. Сначала необходимо всестороннее обследование: сердце, почки, легкие… Нет, я не подпишусь.

– А разве у вас есть выбор, доктор? – Печально сказал Немаляев. – Делайте, что говорят.

Врач продолжал капризничать. Немаляев увеличил сумму до тридцати и пригрозил в случае отказа сжечь квартиру – вместе с семьей.

– Если все закончится неудачей… – тоскливо произнес доктор.

– Безусловно. Живым вас отсюда не выпустят. Я могу дать вам гарантии, но чего они будут стоить после моей смерти? Так что мы с вами одинаково заинтересованы.

– Когда последний раз пили? – Буркнул он.

– Пять дней без алкоголя.

– Заранее готовились? Вы, уважаемый, больны. Психически. Хотя, сейчас это модно. Утром завтракали?

– Само собой.

– Много съели-то?

– Так… Вообще, да.

– Прекрасно. Заблюете весь свой евроремонт.

– Это вас забавляет, доктор?

– Утверждает в мысли, что все люди равны. Поверьте, блевать икрой и перловой кашей – практически одно и то же. Сколько вы весите?

– Восемьдесят два.

– Возраст?

– Шестьдесят один.

Немаляев ответил еще на дюжину вопросов, часть из которых, как ему показалось, не имела к делу никакого отношения. Врач тем временем открыл чемодан и выложил часть своего хозяйства на стол. Шприцы и ампулы рядом с пачками долларов выглядели, как стандартная обложка детектива.

– Тридцать минут, – предупредил врач.

– Мало. За полчаса не успею.

Доктор посмотрел на него, как на летающую лошадь.

– Сорок, это максимум. Или нас обоих вынесут отсюда вперед ногами. Так, ложитесь на диван. Он у вас под пленочкой? Это хорошо.

– Почему?

– Отмывать легче. Работайте кулаком. Энергичней. Хорошие вены…

– Мне все это говорят. С детства.

– Просто вас хвалить больше не за что. – Доктор ввел толстую иглу и развязал резиновый жгут. – Не передумали?

– Нет…

Свет мгновенно погас. Немаляев увидел звезды – такими, какими их не видел никто. Крупные и близкие, словно яблоки на дереве, они не слепили, наоборот – дышали ледяным холодом, заставляя его сжиматься в комок и, главное, чувствовать себя комком. Точкой.

– Борис… Борис! Черных! Ты мне нужен!..

Немаляев не знал, действительно ли он кричит, или ему только кажется. Впрочем, это было не важно. Проваливаясь дальше, глубже, в самый холод, он преодолел ту черту, до которой еще хотелось вернуться, и теперь ни о чем не жалел…

Прежде, чем открыть глаза, он заслонил их ладонью – солнце стояло в самом зените. По небу неслись маленькие затейливые облака, но ветра совсем не чувствовалось. Под спиной, угодливо проминаясь, лежал шелковый песок. Впереди ласково бултыхалось бесконечное ярко-синее море.