Книга Духовная прародина славян - Михаил Серяков

«Здрави князи и дружина,

побарая за христьяны

на поганыя плъки!

Княземъ слава а дружинъ!

Аминь»[683]. —

«Здравы будьте, князья и дружина,

борясь за христиан

против нашествий поганых!

Князьям слава и дружине!

Аминь».

Чуть выше автор «Слова» прямо указывает, что князья-предводители похода все-таки добыли свою славу:

«Спевши песнь старым князьям,

потом и молодым петь:

«Слава Игорю Святославичу,

буй туру Всеволоду,

Владимиру Игоревичу!»[684]

Аналогичным образом и определенная часть русских былин, после изложения ратного подвига того или иного героя, также содержит прямое указание на прославление его в потомстве. Так, например, про главного героя отечественного богатырского эпоса в былинах говорится: «Тут же Илье Муромцу да е славу поют» или «Тут старому славу поют»[685]. То же самое говорится и про Алешу Поповича:

Повелась ведь тут славушка великая.

Как его-то честь-хвала да богатырская О том об Алешеньке Поповиче[686].

При всем том огромном значении, которое имела война и совершаемые на ней подвиги в жизни древнего общества, в сознании индоевропейцев она отнюдь не была единственным источником славы для человека. Так, например, им могло быть и творчество великого певца, какими, несомненно, были Боян и Садко, память о которых надолго пережила их самих. В конце посвященной Садко былины о новгородском гусляре прямо говорится: «А и тому да всему да славы поют»[687]. Легендарный Боян был не только сам прославленным поэтом и в этом качестве становится образцом для подражания для автора «Слова о полку Игорева», но и сам своим творчеством воспевал деяния своих современников, прославляя их подвиги:

Боян же, братья, не десять соколов

на стадо лебедей напускал,

но свои вещие персты

на живые струны воскладал;

они же сами князьям славу рокотали[688].

Продолжая далее эту тему, следует отметить, что со славой была прочно связана и духовно-религиозная мудрость, которая и была первоисточником поэтического творчества в изначальный период. Так, например, в духовном стихе о «Голубиной книге» слава провозглашается царю Давиду, заменившему в христианский период славянского Великого Гусляра языческой эпохи:

Славу поем Давыду Ессеевичу,

Во веки его слава не минуется![689]

Весьма показательно, что именно в связи с изложением космогонической мудрости о происхождении Вселенной, человека и общества или, говоря словами самого стиха, «мудрости повселенныя», духовный стих говорит о бессмертной славе ее обладателя. О том, что и этот источник существовал еще со времен индоевропейской общности, свидетельствует уже выше упоминавшаяся слава ведийского риши Вишвамитры, победившего в поэтическом состязании. В другом гимне Агни просят создать для ее автора «славную долю, заключающуюся в красноречии» (РВ III, 1, 19).

Как видим, со славой в славянской традиции была связана деятельность воинов, защищавших родную землю и покорявших чужие страны, а также творчество вдохновенных поэтов и мудрых жрецов. Безусловная ориентация на славу, отразившаяся в последнем самоназвании славян, потенциально доступная любому представителю этого племени, весьма многое говорит о внутреннем мире наших далеких предков. Как абсолютно нематериальное начало, хранящееся лишь в памяти современников и последующих поколений, слава тем не менее ценилась гораздо выше любых материальных ценностей. На примере эпосов самых различных народов, воспевавших славные деяния своих героев, мы видим, что неуемное и необоримое стремление к славе, ради которой люди зачастую шли не просто на иррациональные, но зачастую просто самоубийственные поступки, проистекало в конечном итоге из осознания героем трагической раздвоенности своей природной сущности, когда бессмертный божественный дух оказывался заключен в смертную телесную оболочку. Один из первых примеров подобного осознания мы встречаем у шумеро-аккадского героя Гильгамеша, который сначала тщетно пытается обрести физическое бессмертие, однако в конечном итоге добивается своими подвигами бессмертной славы. Уже с тех далеких времен различные герои, остро осознавая свою физическую смертность, отделявшую их от богов, стремились своими сверхчеловеческими по своей сути деяниями обрести если не телесное, то во всяком случае духовное бессмертие, навеки запечатлев в людской памяти славу о своих подвигах. Действительно, в своем высшем проявлении слава бессмертна. Столь резкое противопоставление славы предметам тленного материального мира, богатства духовного богатству материальному, автоматически относит ее к высшей божественной сфере.

Как показывают эпосы различных, в том числе и неиндоевропейских народов, человек очень рано понял, что слава для него — единственный возможный для него способ преодолеть смерть и хоть в какой-то части приобщиться к бессмертному божественному миру. Великолепный пример этому являет греческий герой Геракл, становящийся богом не только в силу своего происхождения от Зевса, но и благодаря своим великим подвигам. Если для других людей слава была способом приобщения к божественному, то для славян она стала путем проявления своей изначальной потенциальной божественной сущности детей Дажьбога. Само самоназвание ориентировало носящих его наших далеких предков на напряженные труды и великие, подчас сверхчеловеческие подвиги, только и дающие людям истинную славу. Запечатленная в Слове бессмертная Слава, обретающая через то власть над безжалостным к человеческим деяниям и самой человеческой жизни временем — это следующий, заключительный этап развития славянского самосознания, отразившийся в самоназвании наших предков.

Действительно, истинная слава была неподвластна смерти, и стремление навеки запечетлить память о своих подвигах в людской памяти заставляло настоящих героев подвергать свою жизнь опасности, а если надо, жертвовать ею во имя той или иной великой цели. Великолепным образцом этого мирочувствования может служить речь Святослава, обращенная к русской дружине, перед лицом многократно превосходящих ее по численности византийских войск. В ней великий князь призвал своих соратников во имя величия родной земли предпочесть смерть позору: «Да не посрамим земли Руские, но ляземы костью ту, и мртьвы бо сорома не имаеть, аще ли побѣгнемъ то срамъ намъ»[690]— «Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим — позор нам будет». Поскольку слава по своей природе была нематериальна, ее нельзя было купить ни за какое богатство, и, соответственно, в истинной системе координат она ценилась гораздо выше любых земных благ. Яркий пример этого, причем не у представителей родовой аристократии, а, что особенно ценно, в среде рядовых казаков, мы видим в «Повести об азовском сидении донских казаков», описывающей подвиг горстки героев, в 1641 г. выдержавших схватку с четверть миллионным турецким войском. Видя, что силой им не отбить Азов у казаков, враги предлагают им богатый выкуп, на что казаки отвечают решительным отказом: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, в Азове и на Дону у нас и своего много. То нам, молодцам, нужно и дорого, чтоб была о нас слава вечная по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие!»[691]В этом гордом ответе как нельзя лучше проявилось мирочувствование нашего народа, для которого вечная слава оказывается гораздо важнее любых материальных сокровищ.