Книга Спасти президента - Лев Гурский

После Ростова косяком пошли регионы, где даже пятьдесят процентов мне давали без гарантии. Чередуя попеременно крупные угрозы и мелкие посулы, я припер к стенке Рязань с Самарой. Саратовского губернатора я умаслил твердым обещанием присвоить его главному городу официальный статус «столицы Поволжья». (Без субвенций из бюджета это звание весило примерно столько же, сколько титул «столицы Евразии» или «столицы Вселенной».) Смоленск хотел новый железнодорожный вокзал взамен старого речного. Сыктывкар — субсидий для переработчиков бывшего зеленого друга. Тамбов — открытия местного филиала Федерального казначейства, и чтобы назначить туда непременно женщину, поскольку мужик скоро проворуется...

В самый разгар дискуссии о тамбовском казначействе я вдруг увидел, как референт Петя, сидящий за столом напротив, беззвучно подает мне какие-то знаки.

Я оглянулся: в дверях стояла моя секретарша. Это означало, что в приемной меня дожидается срочный телефонный разговор. Сверхважный. Просто важные разговоры Ксении было велено тормозить до конца селекторной переклички.

Не прерывая тамбовчанина, я вслед за Ксенией выскользнул в приемную и увидел там целых два телефонных аппарата в положении «наготове». Серый (оперсвязь Баландина). И крапчатый (начальник кремлевской охраны). Господи, что еще за срочности?

Ксения тактично убралась в коридор, а я схватил серую трубку.

Пресс-секретарь Баландин звонил из своей машины. Обиженным тоном он сообщил, что прокатился до Крылатского зазря. Оказывается, Анна уже выехала из дому, примерно с полчаса назад. Куда? Точно не в Завидово, но куда и по какому маршруту, нет сведений.

— Нет сведений? — механически переспросил я. — То есть как это нет?

— Она никому не объяснила, — скупо отозвался Иван Алексеевич. «Вам самому видней!» — прозвучало в его голосе. Именины сердца закончились, и вновь Баландин счел себя обделенным. Аппетитную ложку икры пронесли мимо рта. Пресс-секретарь тонко намекал, что ему как хранителю заветных тайн президентской фамилии могли бы рассказывать и побольше. А то ему потом не наскрести на приличные мемуары.

Я отключил любопытного пресс-секретаря и тут же взялся за трубку в крапинках. Получив от меня вчера выговор, начальник кремлевских секьюрити с утра безостановочно бдил по пустякам. Но теперь его дотошность разродилась дорогим подарком: я узнал, что шесть минут назад автомобиль президентской дочери проследовал КПП за Боровицкими воротами. Будут ли указания, Болеслав Янович? Нет, не будут, благодарю за службу. Отбой.

Маршрут определился. Это было похуже урагана.

Серый волк, страдая рефлексией, упустил-таки время для обманного маневра. Красной Шапочке надоели телефонные отговорки через секретаршу. Красная Шапочка отправилась в лес самолично проведать бабусю.

Режим допуска в Кремль ближайших родственников Президента у нас предельно облегчен: минимум досмотра. Это значит, что в любую минуту президентская дочь может объявиться здесь. Или в предбаннике Екатерининского зала. Или, не дай Господи, в лазарете у Рашида Дамаева — если хоть что-то заподозрит!

И тогда абзац.

«Бабушка, почему у тебя такой странный пульс? — Это метроном, деточка. Пульса у меня давно уже нет»...

Анна — не туповатый охранник Макин и не глухонемой Шульпяков с ядерным чемоданчиком. Ее не удержишь на дальнем расстоянии от тела.

Запугивать Анну бесполезно: она — не старик Дамаев. Покупать бессмысленно. Взывать к благоразумию смешно: это вам не расчетливый премьер Козицкий. Когда родной отец на смертном ложе, любая нормальная дочка не станет думать о политике или каком-то там будущем России. Анна — нормальная дочь, а не наследная принцесса. К сожалению.

Почти бегом я вернулся в кабинет, где губернатор Тамбовщины все еще мусолил тему областного филиала казначейства, с открытием которого область заживет припеваючи. И будет процветать назло товарищам от оппозиции, хотя этой чертовой оппозиции, как известно, один лишь местный волк — друг, товарищ и брат...

— Всем — спасибо! — торопливо прервал я тамбовского говоруна, наклонившись к селектору. — Перекличка окончена, господа. Готовьтесь к завтрашним выборам. До свиданья.

— До свиданья, Болеслав Янович!.. До свиданья!.. Всего доброго!.. — радостно загомонили в ответ господа начальники штабов, отключаясь от линии с Москвой. Уфа, Южно-Сахалинск и Якутск, до которых сегодня очередь не дошла, наверняка вздохнули с облегчением. Но мне сейчас было уже не до них.

— Быстро вызывайте пилота, — приказал я своим референтам, как только селектор оглох и онемел. — Нашему будущему полковнику придется лететь в Завидово. Но чуть позже. Пока поставьте его у окна во двор: пусть следит за своим вертолетом и ждет моего сигнала.

Паша с Петей дружно кивнули в ответ и поспешили к выходу — исполнять. Удивляться моим приказам им не полагалось по должности. А переспрашивать не было времени.

Оставшись один, я поскорее выудил из среднего ящика стола зеркальце, расческу, одеколон и кучу разных дезодорантов в ярких баллончиках. Будем уродовать свой имидж, велел я себе. Вид у меня сейчас будет донельзя прилизанный и отвратный, как у мерзавца-кинолюбовника из «мыльных опер». Волосы откинем назад, теперь проборчик, и еще брови стрелкой... Готово!

Мой план был омерзительным — под стать новой прическе. Чтобы упрямица Анна вылетела вон из Кремля, отказавшись от поисков папы, нужно очень сильное средство воздействия на нее.

— Ксения, тащи букет! — крикнул я секретарше, выглядывая в приемную. — Самый большой, какой у нас есть!

45. ПРЕМЬЕР УКРАИНЫ КОЗИЦКИЙ

Лазарчук был маленьким, розовым и плоским. Растрепанный клинышек его бороды всего на полпальца выпирал из окрестного мрамора. Круглым очкам над бороденкой повезло и того меньше: они полностью утонули где-то в глубине мраморной доски. У нашего классика был вид зазевавшегося хиппи, которого только что отутюжил асфальтовый каток.

— Неплохо сделали, — зашептал мне на ухо Сердюк. — Только волосья бы ему покороче. А то слишком на битла одного смахивает...

— На какого еще битла? — тихо спросил я, стараясь утихомирить свое раздражение.

Хиппозная личность с барельефа мне не нравилась. Однажды в Копенгагене, где я работал третьим секретарем посольства, примерно такой же волосатик разбил стекло нашего «вольво» и пытался стащить кассетный магнитофон. Когда его арестовывали, полоумный ворюга голосил на всю улицу: «Янки, гоу хоум!» Одну советскую звездочку он под кайфом принял за созвездья американского флага. Надо же было так накуриться!

— Фамилию сейчас не припомню, — покаянным шепотом доложил Сердюк. И, по гэбэшной привычке теребить пятую графу, тут же добавил: — Сам он англичанин, но жена у него точно из японцев...

— Да хоть из папуасов, — сквозь зубы ответил я, не переставая улыбаться нашему мраморному классику.

Вчера после разговора с Макаром я затребовал себе том Большой Российской Энциклопедии, чтобы освежить в памяти биографию и литературные подвиги великого письмэнника. Москали не слишком ценили наше достояние: между «ладаном» и «лазером» затесалась довольно скромная по размеру статейка. Если верить энциклопедии, Остап Лазарчук оставил после себя полдюжины романов, несколько пьес, десятка три стихов и — ни одного нормального прижизненного портрета. Таким образом, скульптор мог теперь фантазировать, сколько душе угодно. А душе его было угодно изваять волосатого битла. Пусть так. Спасибо, что не крокодила.