Книга Танец для двоих - Виктория Клейтон

— Думаю, что наша разница в возрасте немного больше четырнадцати лет.

Тетя приподняла огуречное колечко, которое лежало у нее на глазу.

— На сколько больше?

— М-м… двадцать восемь лет.

— Моя девочка! Что ты себе думаешь? Он более чем в два раза старше тебя. Через некоторое время он будет сидеть в инвалидном кресле и чавкать беззубым ртом молочную кашу, а ты не достигнешь еще и среднего возраста. Кто подсказал тебе эту безумную идею? Я не верю, что ты готова пожертвовать собой из-за денег или титула.

— Нет, у него нет ни денег, ни титула. Он довольно беден. Но он очень хороший человек. И у него была ужасная жизнь. Я почти уверена, что он влюблен в меня.

— Дорогая, то, что кто-то влюблен в тебя, меня нисколько не удивляет. У тебя лицо, как у твоей мамы. Было время, когда весь Лондон лежал у ее ног. Хотя нос у нее, на мой взгляд, был несколько коротковат. Рада заметить, что твой нос идеальной формы.

— Не думаю, что он мужчина, на чей выбор может повлиять длина носа. Он исключительно умен, знает очень много, и… ему нужен кто-то, кто бы скрасил его жизнь. Он самый обворожительный человек, которого я когда-либо встречала. Его жизнь была практически разрушена. Он невероятно страдал. Что может быть прекрасней, чем дать мужчине что-то на самом деле стоящее? Это лучше, чем бессмысленно тратить его деньги или следить за тем, чтобы утренние газеты вовремя лежали на столе. — Я смутно представляла себе семейные обязанности. Через минуту меня посетила мысль. — Думаю, что с ним я буду чувствовать себя, как Доротея Брук из «Миддлмарч»[71].

— Ты говоришь о старшей дочери Квентина Брука, у которой лицо похоже на комод? Это ошибка — сравнивать себя с ней. Хотя она имеет годовой доход пятьдесят тысяч фунтов. Почему этот мужчина так страдал? Объясни мне, пожалуйста!

— Он еврей. Он выжил в Аушвице.

— О Господи! Я ничего не имею против евреев, хотя Родди терпеть их не мог. Я всегда считала, что Ротшильды в высшей степени очаровательны. Они все умны и удивительно артистичны. Мини Голдинг — еврейка, и она просто милашка. Но знаешь, еврей или нет, если человек много страдал, то он склонен заставлять других платить за свои страдания. Несчастные люди, они ничего не могут с этим поделать. Я не хотела бы стать свидетелем того, как ты пытаешься в одиночку компенсировать две тысячи лет гонений и унижений.

— Не думаю, что Дэниел способен на это. Он не такой, как все мужчины.

Тетя убрала огуречные колечки с обоих глаз, чтобы подчеркнуть важность своих слов.

— Дорогая моя, если бы каждый раз, когда я слышала эти слова от женщины, мне давали золотую монету, а затем за слова этой же женщины о том, что ее избранник такой же, как все, то давно стала бы богатой как Крез.

По дороге домой, в автобусе, я обдумывала тетины слова.

— О небеса, Виола! — воскликнула Тиффани, когда я посвятила ее в свою тайну на балконе ОЗПА. — У меня нет слов. Дэниел? Но ведь он намного старше тебя! Конечно, он замечательный, я согласна. Я всегда так считала. Даже перепады в его настроении восхитительны. Он экзотическое существо, как эмир, или маркграф, или далай-лама. Думаю, что одиночество делает его романтическим и загадочным. Но представь себе вашу повседневную жизнь. Мне кажется, что если ты живешь вместе с человеком, то можешь спокойно обсуждать с ним все волнующие тебя проблемы. Не могу себе представить, как ты болтаешь с ним о чем-то, что рассмешило тебя в автобусе.

— Не думаю, что он когда-нибудь осмелится признаться мне в своих чувствах. Ему слишком тяжело говорить о чем-нибудь, что на самом деле его волнует. После того как Дэниел рассказал мне о своей расстрелянной сестре, он три дня не вставал с постели. Он сказал, что простудился, но я уверена, что у него было то, что моя тетя называет crise de nerfs.

— Я поняла, ты хочешь вернуть его к жизни, как доктор Манетт[72]из «Повести о двух городах».

— Да, хоть это и звучит довольно расчетливо. Я вынуждена признать, что всегда мечтала быть нужной кому-то. Я всю свою жизнь была обузой, несмотря на то что тетя Пусси старалась уверить меня в обратном. Но я-то знаю, как нелегко ей приходилось из-за меня. Дэниел — мой единственный шанс сделать что-то полезное. Я хочу быть такой, как Доротея Брук.

Тиффани была гораздо начитаннее, чем моя тетя.

— Хм. А ты помнишь, чем все закончилось? Хотя, безусловно, Дэниел совсем не Кэзобон[73]. Но я заинтригована. С чего вообще ты взяла, что он влюблен в тебя? Сейчас, когда я думаю об этом, то вспоминаю, что он всегда уделял тебе слишком много внимания. Когда ты уезжала в Ноттингемшир, Дэниел вел себя, словно разъяренный зверь. Однажды я обратила внимание, как он смотрел на тебя вечером на кухне. Это был голодный взгляд. Тогда я подумала, что Дэниелу не терпится поужинать.

— Миссис Шиллинг рассказала, что он держит томик стихов Крашоу, который я подарила ему, у себя под подушкой. А между страниц хранит высушенные лепестки цветов шиповника, которые я привезла из Кента. Конечно, это само по себе ни о чем не говорит. Но ты права, он наблюдает за мной. По утрам, когда я ухожу на работу, я люблю оглянуться назад и посмотреть на дом. Мне нравится, как выглядит фасад в лучах солнечного света. Каждый раз я вижу Дэниела, он смотрит на меня из окна своей комнаты. Вечером, когда я возвращаюсь домой, Дэниел снова стоит у окна. По-видимому, он не знает, что я его вижу. Он полагает, что надежно спрятан за шторами. Он часто ждет моего появления в холле, делая вид, что разбирает корреспонденцию. Два дня назад я проснулась и обнаружила Дэниела в своей комнате. Он стоял у окна, прислонившись к стене. Свет уличного фонаря освещал его лицо. Дэниел выглядел необычайно грустным, полностью погруженным в раздумья. К счастью, мое лицо находилось в тени. Я сразу же закрыла глаза и притворилась спящей. Я услышала шаги Дэниела. Ты ведь знаешь, как тихо он передвигается, словно кот на мягких лапах. Я приоткрыла глаза и сквозь ресницы увидела Дэниела. Он склонился прямо надо мной. Затем он нежно коснулся моих волос и вышел из спальни.

— Удивительно то, что ты не испугалась. На твоем месте я бы оцепенела от ужаса. Чаще всего люди погибают от рук тех, с кем они хорошо знакомы и кому безгранично доверяют.

— Дэниел — единственный человек на земле, который никогда никого не обидит. Я чувствовала себя в совершенной безопасности.

— А ты любишь его?

— Я… я уважаю его. Я от всей души желаю сделать его счастливым. Разве это не любовь? Чувствовать, что ты готова пожертвовать всем ради кого-то…

Тиффани приподняла брови. Она воткнула иголку в отрез бархата, который расшивала бисером.