Книга Эпитафия. Иначе не выжить - Анатолий Ковалев

– А деньги?! – взмолился Федор.

– Не твоя забота.

– Но их могут…

– Не могут.

– Их надо пересчитать!

– Я верю моим друзьям.

– Нет, пожалуйста, пересчитайте!

– Не волнуйся! – Он почти силой втолкнул Федора в комнату и приказал своим людям:

– Деньги ко мне на стол! – Потом обратился к растерявшемуся окончательно детине:

– А ты, Вася, что сидишь? Попку простудишь! Давай-ка тоже ко мне!

Федор больше года не был в этой комнате. Отчаяние привело его сюда.

Никто из друзей и коллег не давал ему больше денег в долг, в городе все знали, что он банкрот и платить по счетам ему нечем. Он купился на показное радушие Поликарпа. Он был знаком со многими людьми из его окружения и наивно полагал, что сможет со временем стать здесь своим парнем. Но если бы не Мишкольц, Федор до конца жизни не расплатился бы с гробовщиком. Тот, подобно пауку, оплетал свою жертву немыслимыми процентами, потому что включал счетчик на каждый день.

«Ты живешь сегодня, и денежки с тебя выжимаются!» – любил говаривать Карпиди.

Федор отметил, что за полтора года в комнате ничего не изменилось.

Здесь вообще ничего не менялось уже много лет. Язык не поворачивался назвать эту дыру кабинетом. Грязные, в жиру и в копоти стены неопределенного цвета, письменный стол-развалюха с двумя обшарпанными тумбами, телефон периода культа личности, пара продавленных кресел, побуревших от времени и от грязи, пара стульев, на которых опасно сидеть, единственное узкое окошко, заляпанное то ли цементом, то ли каким-то другим раствором и оттого почти не пропускавшее солнца. А на что лампы дневного света, прикрученные к низкому потолку? От них все без исключения лица в этой комнате приобретали мертвенный, зеленоватый оттенок. Роль украшения мрачной, затхлой конуры отводилась портрету женщины средних лет, висящему над столом босса. Автор его явно принадлежал к разряду тех художников, что срисовывают с фотографий для надгробных памятников. Женщина с крупными чертами лица, с зализанными назад густыми черными волосами, закутанная в какую-то яркую, цветастую материю, как две капли воды походила на хозяина кабинета. Во время своего первого визита сюда Федор по простоте душевной спросил Поликарпа: «Это ваша мама?» Тот как-то сразу насторожился, глаза забегали быстрее обычного. «Нет, – ответил Анастас Гавриилович, – это мать моего друга».

Зачем было врать, не понимал Федор, снова разглядывая портрет женщины.

Ведь сходство очевидно. Парню было невдомек, что Анастас Карпиди относился к тому распространенному типу людей, которые, жестоко и напористо вламываясь в личную жизнь других, пуще огня боятся вторжения на свою территорию. Даже бесхитростный интерес постороннего человека к портрету покойной матери приводит в движение их маневренный аппарат.

– Что стоишь, голуба? Присаживайся! – похлопал его по спине Поликарп.

– Места всем хватит!

На самом деле в этой конуре негде было повернуться, и, когда ввалился незадачливый Вася с расплющенным носом и вонючим ртом, дышать стало трудно.

– Уй ты, мухомор-поганка! – замахал на него гробовщик. Видно, запах, исходящий от Васи, ему тоже не понравился. – Что ж ты, мерзавец, набрасываешься на людей? Совсем тут без меня опупели?!

Публичное распекание подчиненных, как известно, является любимой забавой начальников-самодуров всех времен и народов. Не мог без этого обойтись и Анастас Гавриилович, считавший себя другом и наставником молодежи.

Детина, поникнув головой, промямлил в свое оправдание:

– А вдруг там взрывчатка…

– Что? Взрывчатка? – трескуче рассмеялся Поликарп. –Да ты погляди на него, Вася, – сунул он жирный палец прямо в лицо Федору. – Разве он похож на террориста?

– Кто его знает… На морде не написано, а штука в руках подозрительная…

– Должен по морде разбирать, сука! – ударил обоими кулаками по трухлявому столу босс, так что клуб пыли взвился к потолку. – На хрена я плачу тебе? Чтоб ты на жопе сидел в коридоре?

Отчитав как следует охранника, он принялся за Федора:

– А ты что, голуба, телефон мой забыл? Я даже людей предупредить не могу о твоем приходе. Считай, легко отделался. Был бы Вася потрезвей, задал бы тебе жару! Он добрый становится, как выпьет. Что не позвонил-то?

В это время в кабинет внесли пачки долларов, собранные в коридоре услужливыми подчиненными, и вопрос Карпиди остался без ответа. Деньги он ловко сгреб в выдвижной ящик стола и запер его на ключ.

– А пересчитывать не будете? – запел жалобную песню Федор.

– В банке пересчитают, голуба. Я времени не трачу на такие пустяки.

Можешь спокойно ехать домой и – бай-бай.

– Как ехать домой? А расписку вы мне не вернете? – У Федора даже перехватило дыхание от такой наглости.

– Расписку? – сыграл удивление Поликарп, выкатив вперед нижнюю губу. – С распиской придется обождать, голуба. Я сначала должен отчитаться перед своими ребятами на кругу. Я ведь давал тебе деньги из общей кассы.

– А как же договор с Владимиром Евгеньевичем?

– Кто это? Ах, Володя! И что с того, дорогуша? Зачем ты сюда приплел Мишкольца?Да, мы с ним договаривались, что ты сегодня принесешь деньги, но, что я тут же верну расписку, об этом ни слова!

– В таком случае, напишите мне расписку в получении от меня денег, воспользовался Федор советом Балуева.

– В таком случае, голуба, ты идешь на х…! Поликарп никогда и никому не давал расписок! – заорал гробовщик так, что даже портрет матери задрожал на стене, не говоря уже о Федоре, у которого все внутри перевернулось.

Ему нельзя было ехать сюда одному! Не зря так расстраивался Геннадий Сергеевич – он предвидел что-то подобное.

– Чего ты ждешь? Иди! – Поликарп указал ему на дверь вездесущим жирным пальцем.

– Я никуда не уйду, пока… – начал Федор, но телефонный звонок перебил его.

Рассвирепевший Поликарп крикнул в трубку:

– Да! – собираясь вылить на кого-то свой гнев, но тут же размяк и расплылся в обворожительной улыбке. – Володенька! Дорогой! Сколько лет, сколько зим! А у меня тут твой человечек!

Мишкольц на другом конце провода терпеливо выслушал восторженные приветствия Карпиди и без эмоций сказал:

– Я тоже рад тебя слышать. Надеюсь, мой человечек тебя не сильно утомил? Дай-ка ему трубку, если не сочтешь за труд.

Федор ухватился за нее, как за палочку-выручалочку, и даже дрожь в коленях прошла. Владимир Евгеньевич, как всегда, был немногословен.

– Он деньги посчитал?

– Нет.

– Расписку отдал?