Книга Вырванное сердце - Алексей Сухаренко

Грачёв молча кивнул. Возникла небольшая пауза.

– Вы подтверждаете, что ваша жена ложилась под фамилией Лошадкина в великолукский роддом и вы ей в этом помогали? – не выдержал молчания Егор.

– Да, помогал, – признался бывший муж, с трудом размыкая губы, словно признавался в тяжком преступлении – До Олимпиады тогда оставалось меньше полгода. Она была номер один. Уже тогда чемпионка мира и Европы. Поэтому я через свои связи договорился, чтобы всё провести инкогнито. Поэтому её зарегистрировали под псевдонимом Лошадкина.

– Теперь-то хоть поняла, что была не права?! – победоносно повернулась Зинаида Фёдоровна к Митрофановне.

Дарья Нужняк поджала губы, ничего не отвечая, но было видно, что она растерялась от слов Владлена.

– Ты дальше расскажи, как потом я её искала, а её удочерили и отказались нам дать её адрес, – попросила бывшего мужа воспрянувшая духом пенсионерка.

– Мамочка, не надо, – раздалась очередная просьба Марии. – Не спрашивай его больше ни о чём.

Она плотнее прижалась к пожилой женщине, словно хотела спрятаться внутри неё.

– Так, значит, это всё правда? – раздался радостный голос стоящего в стороне и молчавшего всё это время Андрея.

– Если ты по поводу этой женщины, то она никакая ей не дочь, – огорошил всех своим категоричным высказыванием Канцибер. – Эта барышня просто ловкая мошенница, обманывающая мою бывшую жену.

– А!!! Что я говорила?! – выскочила на середину комнаты Митрофановна.

– Подождите, – возразил Егор. – А как же отказ от ребёнка, детский дом и последующее удочерение? Вы же только что подтвердили, что устраивали её в роддом.

– Не надо, Егор, – опять подала голос Мария. – Перестаньте в конце концов всё это выяснять.

– Да, я подтвердил, что привозил Зинаиду в Великие Луки, – обвёл всех присутствующих злым взглядом Канцибер. – Но какой ребёнок? Какая дочка? Разве я хоть слово сказал об этом? Она-то, ладно, сдвинулась умом. Но вы-то все, правда поверили её рассказу про роды?!

– Прекратите, я вас призываю именем Господа! – взмолилась молодая женщина.

– Да что ты, не бойся так его, – успокаивала как могла её родная мать. – Мало ли что этот злобный старик скажет. Ты вся дрожишь. Это, наверное, от нервов. Давай я тебя накрою. Это же просто безобразие какое-то. Пришёл над своей же дочерью измываться.

Зинаида Фёдоровна укрыла Марию своим одеялом почти с головой, так что на поверхности остался только хвост её волос. Однако и он вскоре исчез под большим одеялом вслед за чем-то очень сильно перепуганной молодой женщиной.

– Вообще-то я не словам верю, а записям в журнале приёмного отделения, которые я изучал в роддоме Великих Лук, – привёл свой неоспоримый аргумент бывший капитан полиции. – Могу вам и фото показать, которое я на телефон сделал.

– Это лишнее, – поднял руку Канцибер, словно призывая всех к тишине. – Я положил её в роддом под фамилией Лошадкина, чтобы сделать ей АБОРТ! Аборт, понимаете?! Никакого ребёнка не было!

Одновременно с его словами стрельнула и погасла лампочка в люстре. В комнате за завешанными шторами стало сумрачно.

– Слышь, Владлен, ну у тебя и смехуёчки, – раздался голос Андрея, который в неожиданности от услышанного перешёл на свой ещё недавний быдловатый жаргон.

– Это очень злая шутка! – тут же перевёл Грачёв то, что хотел сказать Нужняк-младший.

– Какие могут быть шутки?! – разозлился Владлен Иосифович, сверкнув на всех глазами. – В роддоме в те времена, как вы понимаете, на криминальный аборт пойти не могли. Пришлось чуть ли не через райком партии договариваться с врачом. Поэтому её и записали как роженицу. После аборта она написала отказ от якобы рождённого ребёнка. Отказ оформили и написали в журнале регистраций передачу в Дом малютки, а поскольку никакого ребёнка не было, то понятно, не могло быть и детдома, и последующего удочерения.

– Как у тебя язык поворачивается?! – взорвалась негодованием Царькова. – Ты же сам ездил в детский дом, потом, после Олимпиады. Ты не слушай его, Мария. Совсем там у себя на конюшне из ума выжил.

– У неё, товарищ капитан, психическое заболевание на нервной почве развилось, – не обращая внимания на слова Царьковой, обратился Канцибер к бывшему полицейскому. – Врач сказал, что она не могла смириться с проведённым абортом, вот и нашла себе такое оправдание. Сама поверила в то, что написанный для прикрытия отказ от новорождённой истинный. Мне также врач посоветовал, чтобы психическая травма не усугублялась, подыграть ей. Вот я и говорил, что дочку мы заберём, и поехал в никуда… Просто пил пару дней на даче у друга, а потом сказал ей, что дочь удочерили. Она со временем вроде и успокоилась.

– Ты чего, дурень, плачешь? – раздался голос Митрофановны, увидевшей на глазах у своего сына слёзы. – Ничего нам от них не надо – ни принцесс, ни квартир. В своей халупе как-нибудь проживём.

– Лошадкину жалко… – не унимаясь, продолжал всхлипывать Нужняк-младший. Зинаида Фёдоровна почувствовала, как её руки, обнимающие дочь, стало покалывать тысячами маленьких иголок. Всё тело заныло и одеревенело, словно стало обескровленным. В голове раздался слабый шум, который становился всё сильнее, словно приближался издалека, становясь всё ближе и ближе. Вот уже она смогла различать отдельные звуки. И опять этот шум металла в металлическом лотке с медицинскими инструментами, от которого стынет в жилах. От которого хочется убежать, но невозможно, потому что руки прикручены кожаными ремнями и адская боль в низу живота, от которой не спасает анестезия.

«А-а-а! Вспомнила, я все вспомнила! Металлический звук хирургических инструментов, который преследовал меня всю жизнь, и лицо врача с марлевой повязкой на лице. Он склоняется надо мной, и в его глазах нетерпение какое-то нечеловеческое, сатанинское. “Всё будет хорошо, мамочка”, – слышу я его слова и понимаю, что ничего хорошего уже не будет. А потом боль, словно из меня вырывают сердце. Не моё, которое в груди, а другое, то, которое пряталось у меня в животе, маленькое ещё, не выросшее сердечко. А потом… кровь на простынях и презрительные лица пузатых мам в палате. Вздыхающие санитарки, меняющие белье. Стыд, стыд. А потом пришёл Канцибер: «Ты снова в сборной! Это золото будет нашим!»

Зинаида Фёдоровна взяла в руки золотую олимпийскую медаль и с ненавистью отшвырнула её от себя в дальний угол комнаты.

– Вот за что я продала свою душу!

Медаль вылетела из подставки и зазвенела, залетев под старую металлическую кровать. Из всех присутствующих только один Владлен Иосифович отреагировал на её эмоциональный взрыв. Он неодобрительно покачал головой и попытался найти брошенную золотую медаль, чтобы вернуть её на положенный ей «Олимп». Остальные отреагировали вяло, так как всё никак не могли выйти из шока, в который погрузил их Канцибер.

«Бред, так не может быть. Какой аборт? Тогда бы не было Марии! А она вон лежит под одеялом в объятиях своей матери!»