Книга Фонтанелла - Меир Шалев

Апупа двинулся дальше, поднимаясь по кипарисовой аллее, которую насадил когда-то, и деревня шла за ним, как на похоронной процессии. У заранее открытых ворот «Двора Йофе» он снова остановился и простонал: «Жарко…» Гирш взял из тени кипариса кувшин с холодной водой, тоже приготовленный заранее, и осторожно плеснул ему на голову и на грудь, чтобы не намочить «Бехштейн».

У ворот стояли Рахель и Хана, Пнина выглядывала из окна барака, и пес тоже уже ждал хозяина — но не Амума. Не ждала, не погладила, не похвалила и даже не подошла к окну, чтобы поглядеть. А через несколько часов появилась откуда-то, увидела пианино, стоявшее в большой комнате и ожидавшее ее с открытой крышкой и сверкающими клавишами, захлопнула его и сказала:

— В этом доме больше никто не будет играть.

— И назавтра, — сказала Рахель, — Арон начал строить отдельный дом для себя и для Пнины.

* * *

Жених попросил помощи у инженера Флоренталя, который в свое время проектировал фундамент для дома Амумы и Апупы. За прошедшие с тех пор годы инженер получил приличное наследство, забросил инженерное дело и отдался своей истинной страсти — фотографии. Кстати, у него была и еще одна область интересов: он тайком изготовлял взрывчатку для тех мин и гранат, которые Жених производил для Пальмаха и Хаганы, — и его заветной мечтой было, по рассказам Жениха, соединить обе эти сферы своих интересов, а именно — изобрести такие мины, которые взрывались бы, когда на них попадает солнечный свет или их освещают фонарем.

— На твоем месте, — сказала Рахель Арону, — я бы не навещала его на восходе.

Инженер Флоренталь был не только талантливым специалистом, но и большим ненавистником исследователей из хайфского Техниона. Эти исследователи, по его утверждению, игнорировали его идеи и насмехались над «сомнительными методами» его экспериментов. Сомнительные или нет, но факт состоял в том, что именно благодаря этим методам инженер Флоренталь сумеет — в недалеком будущем — открыть химическую реакцию, которая стирала сфотографированные предметы или людей уже на стадии проявления и притом так, что от них не оставалось совершенно никаких следов. Сегодня это легко сделать с помощью компьютера и «Фотошопа», но тогда это было большое достижение.

Теперь он пришел во двор, долго говорил с Ароном, колебался и сомневался, но в конечном счете согласился помочь в строительстве дома, при условии, что позже ему позволят сфотографировать свадьбу.

Флоренталь начал чертить и рассчитывать, Арон — строить, а Рахель — цитировать: «Собрал орудия свои, которыми работал, и установил могучую наковальню на подставку… И протянул правую руку, и схватил тяжелый молот, и взял клещи левой рукой…»[99]. Она тоже радовалась постройке нового дома, ибо хоть и была самой молодой из дочерей, но хотела выйти замуж за своего Парня и не переставала надоедать с этим родителям. Но Амума — потому ли, что ее жизнерадостность исчезла с тех пор, как уехала в Австралию Батия и забеременела Пнина, или же потому, что не хотела выдавать замуж младшую дочь раньше старших близняшек, — всякий раз ей отказывала.

Вначале она говорила: «Когда Батия вернется», что в переводе с йофианского означало: «В конце времен».

Потом сказала: «Раньше перестань сосать палец. Его родители не позволят ему жениться на тебе».

А в конце концов сказала: «Подожди Хану и Пнину, и мы поженим всех вас троих вместе».

Рахель возмутилась:

— Я не хочу выходить замуж с ними одновременно. Свадьба Пнины будет печальной, а Хана подаст гостям на сладкое люцерну.

Она настаивала и требовала, и Амума придумывала всевозможные отговорки, вроде тех, что придумывала Пнина, чтобы отложить свою свадьбу, а в обоснование привязывала каждую из них к временам года, придавая им силу законов природы. Сначала сказала: «Сейчас лето, слишком жарко для свадьбы». Потом сказала: «Осень сейчас, отец не в настроении веселиться». И под конец привела самый притянутый за уши предлог: «Сейчас зима, гости нанесут мне грязь в дом».

Но когда она сказала: «Сейчас весна, и у меня нет сил устраивать в один и тот же месяц и свадьбу, и большую уборку к Песаху, и пасхальный седер», Рахель не выдержала, отправилась в Тель-Авив и сама вышла замуж за своего Парня. И до сих пор в семействе Йофе рассказывают, как не отец и мать невесты, согласно традиции, а ее жених купил Рахели свадебное платье, и как он, а не они, купил ей фату и туфли на свадьбу, и как Рахель с ним появилась потом во «Дворе Йофе» и сказала, что они уже поженились и теперь нет больше необходимости придумывать отговорки.

— Как это «поженились»? — рассердилась Амума. — Что же, его родители думали, что у тебя нет ни отца, ни матери? И кто повел тебя под хупу?

— Гирш и Сара, — сказала Рахель.

— Ты пригласила их на свадьбу и они не рассказали нам?

— Я просила их не рассказывать.

— Почему?

— Потому что они пришли на свадьбу в качестве родителей невесты.

При этих словах Амума, которая уже начала было всхлипывать, зашлась странным клекотом. Она стала задыхаться и даже стонать от смеха:

— В качестве родителей невесты?.. А Сара, наверно, объясняла всем, что подать, и что надеть, и где стоять, и что делать?

— Как раз нет, — сказала Рахель, — она вела себя очень хорошо, и все восторгались ее ожерельем, а Гирш, в качестве отца невесты, играл, и родители жениха сказали, что породниться с семьей музыканта — это не только честь, но также экономия.

Тут звуки, рождавшиеся в горле Амумы, снова превратились во всхлипывания.

— Ты поступила ужасно, — сказала она.

— Если бы вы позволили нам пожениться здесь, как положено, ничего этого бы не произошло. Мои настоящие отец и мать повели бы меня под хупу, а Гирш и Сара пришли бы в качестве гостей.

Несколько дней спустя в ворота «Двора Йофе» постучалась пожилая пара, и когда Апупа крикнул из-за стены: «Кто там?» — они ответили: «Семья». Он уже вознамерился было загадать им загадки, вынести буханку и потребовать входные пароли, но Амуме достаточно было взглянуть, и, она тут же поняла, что это ее новые родственники, родители Задницы и Парня. «Я уже бегу!» — крикнула она, открыла ворота и смущенно улыбнулась. И первым, что узрели ее глаза, а затем и глаза других Йофов, было доказательство того, что знаменитая задница Задницы не подкралась к ней, как мы всегда думали, в каком-нибудь темном переулке, нагло приклеившись к ней сзади, а досталась ей прямым, обычным и законным путем наследственности. Но одновременно выяснился и другой, куда более удивительный факт: что это не мать наградила Задницу ее богатейшим задом, а как раз отец — невзрачный еврей, обделенный от природы ростом, но наделенный взамен внушительными ягодицами, «очень похожий на доктора Дулитла[100]на рисунках Хью Лофтинга в издании „Искусство“», — сказала Рахель и описала мне, как тесно было его огромному заду в узких брюках с высокой талией и пряжкой пояса прямо под грудиной.