Книга Великаны сумрака - Александр Поляков

Тигрыч настаивал: «Вестник» должен быть органом объе­динения всех русских революционеров, а не полутора десят­ка эмигрантов. И здесь они тоже расходились с Георгом.

Плеханов вспылил и кинулся в гору, в густые колючие за­росли — гнев развеять. И — попался. Подталкиваемый шум­ной Засулич, Тихомиров полез выручать оппонента.

Впрочем, все это мало занимало его. Из Петербурга при­ходили вести: инспектор секретной полиции Судейкин жив- здоров, Дегаев не решается, медлит с покушением.

Лето промелькнуло, затем осень. Следовало ускорить дело. В Россию послали бесстрашного Германа Лопатина, когда- то устроившего дерзкий побег Лаврову из северной ссылки. Кроме того, в Питер прибыли молодые горячие южане Нико­лай Стародворский и Василий Конашевич — в поддержку заметавшемуся Дегаеву.

Подполковник ни о чем не подозревал. Он был доволен штабс-капитаном. Он был доволен также и своим новым со­трудником Петром Рачковским, так похожим на него самого в юные годы.

Для встреч с Дегаевым инспектор снял трехкомнатную квартиру в доме, выходящим одним фасом на Невский, дру­гим на Гончарную. Отсюда в первых числах декабря прово­жали за границу жену штабс-капитана Любовь: с фальши­вым паспортом она отправлялась в Париж — присматривать за эмигрантами, и в первую голову — за Тигрычем.

В тот вечер Георгий Порфирьевич был в ударе. Еще бы! Раз­громлен нелегальный кружок офицеров-вольнодумцев, арес­тована новая динамитная мастерская, разоблачен невероятный заговор Сергея Нечаева, и где — в тюрьме, под замком! Соблаз­нил, висельник, беседами караульных солдат, вознамериваясь поднять восстание в Петропавловской крепости в момент при­езда Государя. И помог Судейкину не кто иной, как вальяжный народоволец Леон Мирский (а ведь стрелял в шефа жандармов Дрентельна!), давно работающий на него. Также исправно дей­ствовало основанное инспектором «Общество борьбы против террора», куда он привлекал студенчество.

Что ж, усилия не пропали даром: бомбисты наголову раз­биты. Коронация Александра III прошла в Москве без сучка и задоринки. Ни угроз, ни выстрелов, ни снарядов с грему­чим студнем. Государь милостиво удостоил подполковника аудиенции и вручил при этом 15 тысяч рублей наградных.

Судейкин был на седьмом небе. Пил шампанское. Дегаев же сидел за столом темнее тучи.

— И чего вы боитесь, драгоценный Сергей Петрович? — теребил жандарм своего агента. — Думаете, соратники дога­даются, кто их выдал? Знаете ли. — он весело забросил в рот виноградину. — А вы убейте шпиона Шкрябу. От него уж никакой мне пользы. Или этого. Поммера, а? Проследите, докажите перед революционерами его измену и — бах-бах! Тотчас вернете доверие. Все одно — выдохся он. Раз, и помер Поммер! Ха-ха! Правда, поговаривают, он женат на кузине самого Льва Тихомирова, Тигрыча. Слыхали?

Инспектор вдруг впился трезвым ледяным взглядом в ус­кользающие под брови глаза Дегаева. Но это длилось мгно­вение.

— Шучу, Сергей Петрович! Шучу! — снова расплылся в обворожительной хмельной улыбке. — Разве вы можете убить? Это, голубчик вы мой, прерогатива Господа Бога. Живить да мертвить.

— И палача Фролова, который народовольцев казнил, — хмыкнул штабс-капитан.

— Да вы балагур, однако! — рассмеялся Судейкин. — Впро­чем. Мучает меня один вопрос. Вопросец, я бы сказал. Очень интересный. И стал я задавать его себе, как только за рево­люционеров взялся. А вскоре с мудрецом у ворот монастыр­ских свел случай.

Тем временем в двух шагах от тайной жандармской квар­тиры в скобяной лавке Стародворский и Конашевич поку­пали тяжелые ломы. После отправились в мастерские на Патронный, где тугоухий любитель жареных мышей Зборо- мирский укоротил каждый лом до аршина и, примерив желе­зо к руке («теперь по полпуда будет!»), вернул обрубки наро­довольцам. Зборомирский был счастлив: он нужен, про него вспомнили!

Покушение наметили на 16 декабря. Герман Лопатин ут­вердил дату.

.— А он, представьте себе, из монашествующих, — Су­дейкин стоит в передней и никак не может проститься со сво­им агентом. — И я ему про революционеров, про этих озлоб­ленных мальчишек, на священную жизнь посягающих. И жаль их, но и. Я ведь и сам отец, да что же делать с ними? А он мне.

Подполковник за лацкан притянул к себе Дегаева и заго­ворил — жарко, торопливо. О том, что открыл ему таин­ственный инок у стен обители. О лукавстве писателя Тол­стого — в его непротивлении злу насилием. Ибо мышьяк отравляет, но мышьяк и вылечивает. И если кто-то рвется к убийству, а другие («Мы с вами, Сергей Петрович!») скру­тят его, то это не насилие, но благодеяние духовное. Да, физическое пресечение неприятно, однако смешно думать, что все неприятное — есть зло, а все приятное — добро. Как правило все наоборот: зло приятно, добро — нет.

— Интересно, не правда ли? Вы следите? — дышал инс­пектор в лицо штабс-капитану. — И сказано было еще: тело бомбиста-метальщика есть территория его злобы. С какой же стати мы должны трепетать перед ним, если революцио­нер сам не трепещет перед лицом Божиим? А? Как просто. Тело злоумышляющего — его орудие. Но ведь тело-то не выше души, не священнее духа. И церемониться с ним — духовное дезертирство и саморастление. А посему — пресечь, пресечь! Силою праведной. Понимаете?

Подполковник оттолкнул от себя Дегаева. Развернулся на каблуках. Улыбнулся таинственно:

— Пословицы я русские полюбил. Слышали ли? Целовал ворон курочку до последнего перышка.

Дверь за ним захлопнулась.

Спустя три часа в квартиру осторожно постучали. С тяже­лыми сумками вошли Конашевич и Стародворский. Ломы спрятали. Один обрубок — в спальне, другой — в кухне. По­шептались с Дегаевым. Разошлись.

16 декабря в пятом часу пополудни Георгий Порфирьевич сам позвонил в дверь. Подполковник появился не один — с пле­мянником, молодым офицером Николаем Судовским. Судей­кин по-хозяйски, не задерживаясь в передней, быстро прошел в залу, небрежно сбросил пальто на диван. («Вот и хорошо: у него в кармане остался револьвер!»). Рядом пристроил массив­ную трость: Дегаев знал — в рукояти спрятан отточенный сти­лет. Племянник же замешкался у зеркала; вешал шубу, приче­сывался, поправлял усы. Красавец, привык всем нравится.

— Я от вас записку получил. Что же вы, Сергей Петрович, хотели мне сообщить? — развернул жандарм атлетические плечи. — Да на вас лица.

Он не договорил. В руке у агента вдруг запрыгал «буль­дог», грянул выстрел. Дегаев целил инспектору в грудь, но пуля вошла в живот, рядом с печенью. Тот взревел. Из спаль­ни в гостиную с ломом в руках влетел кудлатый Стародворс- кий, размахнулся, однако Судейкин увернулся от удара, ткнул напавшему кулаком в серое лицо и, пошатываясь, зажимая рану, метнулся к передней с криком:

— Коко! Скорее! Сюда! Бей их из револьвера!

Но племянник уже лежал на полу без памяти. Путь к двери преградил Конашевич. Жандарм замешкался, морщась от боли, и в эту же секунду догнавший его Стародворский обру­шил на голову страшный удар ломом, от которого инспектор рухнул под ноги пытающегося сбежать Дегаева.