Книга Шкуро. Под знаком волка - Владимир Рынкевич

— Умер, — сказал Кузьменко. — Наверное, заранее принял яд. Но, видите, его все равно повесили.

На экране казаки, быстро шевеля губами, вешали труп. Не трудно было догадаться, какие слова они произносят. Бывший капитан поднял руку, чтобы перекреститься, но казак ударил его так, что тот упал. Поднявшись, оттолкнул казака, шагнул к петле и сам просунул в нее голову.

Шкуро смотрел эту кинохронику с лихорадочным волнением, незаметным для окружающих — только с каждой судорогой повешенного сердце генерала успокоенно замирало. По окончании сеанса он поблагодарил механика и дал ему пачку царских денег.

В Харьков Шкуро приехал, когда Деникина уже не было в городе, тот направился к Врангелю в только что взятый Царицын. На вокзале потребовал у дежурного офицера автомобиль и приказал отвезти в резиденцию генерала Май-Маевского. Командующий армией жил в особняке с цветущим садом неподалеку от Южного вокзала. Охрана пропустила известного казачьего генерала, у входа в дом его встретил знакомый адъютант.

— Здравствуй, Паша, — приветствовал его Шкуpo. — Как там Зеноныч?

— Поправляется после парада. Вы в самый раз приехали, Андрей Григорьич.

Май-Маевский сидел за столом с бутылками и закусками без френча, опухший, с растрепанными седыми волосами. Рядом с бокалом — книга. Гостю обрадовался, пригласил за стол, налил, подвинул закуску, упрекнул за то, что не был на параде:

— И парад и банкет были проведены блестяще. Очень жаль, что тебя не было, Андрюша.

— Екатеринослав брал, отец. И капитал свой увеличивал. У тебя как с деньгами? Могу дать. У меня знаешь И сколько? Двадцать миллионов золотом.

— О-о!.. Зачем тебе столько?

— Раздавать буду хорошим людям. В Москве попраздную.

— В Москве? Когда же ты думаешь туда попасть?

— Я хоть сейчас с корпусом могу без остановок пройти до Москвы. Но у Антона Иваныча другие планы.

— Он ждет, когда красные с Колчаком расправятся и все свои армии бросят на нас. А ты тоже шутки шутишь. Ну, прорвешь ты фронт, в чем не сомневаюсь, поедешь вперед, даже славируешь так, что попадешь в Москву, а потом?

— А потом три дня попьянствую, повешу кого надо, и — пулю в лоб.

— Это по-английски. У Диккенса я читал что-то подобное. Откуда сплин[64]? В поезде девочек нет?

— Поезда нет — жена катается на Кавказе. Сюда приехал в вагоне с адъютантами и денщиком.

— Так я тебе сегодня устрою вечер. — Он позвонил в колокольчик, лежащий на столе, и в комнате появился адъютант.

— Прикажете что-нибудь подать, Владимир Зеноныч?

— Нет, Паша, у нас все есть. Ты позвони в «Версаль» и передай мое распоряжение: вечером банкет в честь прибытия в город генерала Шкуро. Пусть пригласят наших офицеров, дам и из этих, из воротил, которые побогаче.

Капитан поспешил выполнять задание генерала.

— Спасибо, отец. Дадим сегодня жару. Разрешишь мне лезгинку сплясать?

— Лезгинку я разрешу, но твой план взятия Москвы не одобряю. Хочешь погибнуть и погубить корпус?

— А для чего мы живем? За сладкие минуты радости я спокойно жизнь отдам.

— Тебе надо Диккенса перечитать, Андрюша. Тогда ты, может быть, поймешь, что в жизни нужен уют, тишина, сверчок на печи.

— И бутылка.

— Разумеется. Выпьем еще, Андрюша.

— За скорое взятие Москвы!

— Ты думаешь, мы туда дойдем? Для этого надо расстрелять семьдесят пять процентов русских мужиков. Правда, Саша Кутепов говорит, что достаточно пятьдесят, но это мелочи. А Диккенс, Андрюша, это, знаешь… великий писатель… Достаточно и пятьдесят… Нам надо поспать и приготовиться… Да. Приготовиться к взятию Москвы…

Из ресторана «Версаль» Шкуро привезли под утро. Он был сильно пьян, но не выпускал из рук портфель с сувенирами и деньгами, подаренными ему на банкете.

Прибавка к двадцати миллионам. В вагоне его ждала телеграмма из Царицына:

«Четвертого июля буду в Екатеринославле.

Деникин».

VIII

Главнокомандующий войсками Юга России был счастлив: жена чувствовала себя прекрасно, девочка росла здоровенькой, армия побеждала. Ему оставалось праздновать, радоваться и подписывать директивы для новых побед. После парада в Харькове он выехал в Царицын и четвертого июля подписал там и огласил на торжественном обеде у Врангеля приказ, начинавшийся словами: «Имея конечной целью захват сердца России — Москвы, приказываю…» На следующий день Деникин был уже в Екатеринославле.

Шкуро успел лично проверить подготовку города — убрали с тротуаров следы грабежей, застеклили разбитые окна. На вокзале: почетный караул, оркестр, восторженно ликующие толпы на пути следования главнокомандующего и, конечно, цветы: синие ирисы, белые букеты жасмина, красные гвоздики.

Сам Шкуро рядом с главнокомандующим. На автомобиле привез его в здание Русского общества, где Городская управа приготовила торжественный обед на двести персон. Главнокомандующий был доволен, и Шкуро чувствовал его явную благосклонность. Однако всегда происходит что-нибудь непредвиденное, меняющее настроения, нарушающее праздник. Не успел генерал дать знак оркестру, как поднялись трое с запорожскими чубами в вызывающе широких шароварах и подошли к Деникину с большим серебряным подносом, на котором хлеб-соль и полотенце, расшитое украинским узором. Один из них басом произнес длинное приветствие на украинском языке. Шкуро видел, как добродушная расслабленность на лице главнокомандующего сменяются каменной командирской хмуростью. Останавливал оратора: «Короче разговорчики», но украинец продолжал Свое. Деникин, опустив взгляд, рассматривал вышитые на полотенце слова: «Не той казак, что поборов, а той, что выкрутився». Поблагодарил лишь кивком головы, а поднявшись для произнесения тоста, сказал?

— Вчера я подписал директиву о начале наступления на Москву и хотел об этом рассказать, но подарок господ самостийников вынуждает меня говорить о другом. Эти люди намеревались отделиться от России. Нашли себе вождя, которому место на виселице, и до сих пор не избавились от своих нелепых фантазий. Ваша ставка на Петлюру бита! — и стукнул кулаком по столу. — Да здравствует единая и неделимая Россия! Ура!

Генералу Шкуро нужен был Деникин в хорошем настроении, поэтому он решил сказать настоящую речь:

— Господа! К нам, на Кубань, в глубокую осень пришли добровольцы и на наших полях вступили в жестокую борьбу с подлым врагом. Они защищали часть тела великой России и дали понять кубанцам, что они все русские и что наши враги — большевики вторглись в пределы Кубани. Тогда кубанцы сели на коней и стали выгонять эту красную нечисть, я это говорю от лица всех кубанских казаков, как их старший представитель. Русский казак не выворачивается, а бьет прямо врагов своей Родины, великой матушки. Лучшее тому доказательство: как только телеграфная проволока приносит приказание нашего главнокомандующего о занятии той или другой части территории, казаки неудержимой лавой бросаются на врага, сметая на своем пути все преграды; так знайте же все те, кто писал: «Не той казак, что поборов, а той, что выкрутився», в нашей Добровольческой армии нет ни Правых, ни левых, ни самостийников, а только честные русские люди, идущие к восстановлению великой, славной, богатой России, где не должно быть разницы ни между правыми, ни между левыми, ни между крестьянином, ни между рабочим, чтобы для. каждого наступила пора спокойной счастливой жизни. Не должно быть никакой самостийности! Все мы должны быть детьми единой Родины-России! За успех русской армии и за здоровье ее вождя, который породил эту армию и ведет ее на славное, доброе дело к восстановленнию единой бывшей нашей красавицы — могущественной России! Ура!