Книга Жы-Шы - Сергей Четверухин

– Делаем так, – произнес он тоном мастера интриг, поклонника «железной маски». – Я договорюсь со своим лондонским дружком Миком Вулвертоном. Хороший парень, заводной и давно мечтает побывать в России… Ты исполнишь его мечту, оплатишь приезд и проживание в Москве. Заодно они с Милой на пару дней слетают в Новосибирск, заметь, снова за твой счет…

– Любые деньги за свободу!

– Принимается! Мила представит его родителям как свою большую любовь, он подтвердит сильные чувства… и они объявят, что решили жить вместе в лондонской квартирке Мика. Все!

– Все?

– А зачем усложнять? Дальнейшее – дело техники. Родители поворчат погорюют, и, разумеется, не смогут удерживать дочь. Мила с Миком уедут как бы в Лондон на ПМЖ. Дальше. Она изредка шлет родителям открытки с обратным адресом Мика, это мы тоже организуем… Конечно, ведет с ними переписку по электронной почте. Это она делает из своей московской квартиры. Ну, и придется потратиться на роуминг для британской мобилы, на которую они будут ей позванивать… Первые полгода – год любые родители не рискуют тревожить молодых, втайне надеясь, что дочка перебесится, чувства увянут, и она вернется. Через год они начнут напрашиваться в гости. На этот случай существует стратегия воланчика.

– В смысле?

– Каждый раз, когда им приспичит посмотреть Лондон, она будет сообщать своим дорогим и близким, что Мик, который, кстати, архитектор, неожиданно получил заказ во Вьетнаме, в США, в Австралии, в Китае, и ближайшие полгода молодое семейство проведет там… Естественно, она будет сама навещать их. В «твои» отпускные периоды. А там…

– А там пройдут пять лет и мой контракт сдохнет!

– Йес!

План был прекрасен и всеми одобрен. Оставалось лишь натренировать Милу работать Белкой и наконец покинуть родину, не попрощавшись. Через месяц у меня намечался отпуск после изнурительного тура. С помощью Фила я сняла на пять недель скромный домик на берегу моря в Италии, в Сан-Феличе-де-Чирчео. Там, где нас никто не мог узнать и никто не мог нам помешать. За эти недели Мила окончательно стала мною. Она вжилась в меня. Правда, чтобы добиться такого результата, нужен был еще один независимый инструктор, который знал меня, наблюдал со стороны и мог при надобности помочь с визажем… Я позвала Анку. Знаешь, что самое странное? Она нисколько не удивилась.

Через месяц двойник был готов. Как я и предполагала, никто не заподозрил подмены. А Мила оказалась прирожденной артисткой. Первый же концерт она отработала с таким блеском, какого у меня давно уже не наблюдалось. Причина проста. Ей по-настоящему нравился весь этот цирк. Она готова была в нем жить, и это делало ее счастливой.

Я улетела, ни с кем не прощаясь. Ни с Гвидо, ни с литерными, ни тем более со Славой… Он, кстати, рыскал по Италии, искал меня, хотел встретиться. Не сумел. В аэропорт меня, шпионку в накладном шиньоне, в темных очках, в шляпе и бесформенном балахоне, провожали только Фил, Анка и… Тони-Пони. Дядя всегда понимал меня.

Ну же… Обними покрепче… Я так тебя люблю. Ты будешь любить меня? Всегда? Всегда…

ГЛАВА 17АНКА

Ух! Такому испытанию мой материнский инстинкт никогда не подвергался! Долго не могла решить, что же делать – погладить его по голове, прижав к себе жестом, ограждающим от всех напастей, вручить плитку шоколада как призовой символ за успешно преодоленные препятствия или поставить в угол, предварительно всыпав ремнем по заднице? Наверное, я еще не готова к почетной материнской миссии…

Он заявился ранним утром, разбудив соседей, устроив шаманский та-ра-рам в мою дверь. Как он вообще узнал, где я живу? Я его не приглашала! Но открыла дверь, запахнула поглубже халатик и, обложив приветственным матерком, провела в кухню. Пока кофейник пыхтел и пыжился, он с каменным лицом – ну, прям герой эпоса! – бросил на стол пачку фотографий.

– Что это? – со своей отрепетированной годами легкомысленной интонацией спросила я, – очередные педофилы из высших эшелонов власти, застигнутые врасплох доблестным папарацци?

Он молчал. Только обиженно дергались желваки, будто чувство обиды напрямую связано с инстинктом пережевывания. Я перелистала фотографии. На всех снимках угадывалась Белка в разных ракурсах и позах. Я говорю – угадывалась, потому что вообще-то эти снимки изображали зебру – благородное парнокопытное животное с полосками по всему туловищу.

– Изуродовал свою возлюбленную? Месть за невзаимность?

– Не ерничай. – Он бросил это так, будто Брюс Уиллис произнес реплику в самом геройском из своих фильмов. Аромат кофе заполнил кухню, я начала просыпаться. – Я тебе никогда не рассказывал… – он усмехнулся, – да и когда я мог тебе рассказать, знакомы-то всего четыре дня… Я не очень люблю фотографировать людей, больше – животных. Но за снимки людей мне хорошо платят. Давно, когда я только начал зарабатывать этим на жизнь, у меня возникла такая странная привычка – когда передо мной на столе лежали распечатанные снимки людей, я начинал машинально подрисовывать им черты животных. Белку я снимаю уже два года и всегда рисовал из нее зебру. Посмотри…

Я еще раз вгляделась в снимки.

– Присмотрись к полоскам на шее. Я рисовал их одинаковой толщины и всегда – одно и то же количество – две. Две полоски на шее. Вот, взгляни, это фото с вечеринки Журнала, это фото – с тусы в Fabrique, это – с какого-то корпоратива, не помню сейчас… Везде – две полоски одинаковой толщины через один интервал. А вот фото, которое я сделал позавчера, когда она из «Марио» поехала ко мне домой. Найди отличие!

Все было ясно и без его язвительных комментариев. На шее этой недавней «зебры» едва помещалась одна беспомощная полоска. Из чего явствовало, что эта шея была короче. Следовательно, две столь различные шеи не могли принадлежать одному человеку.

– Ты знала? – он изливает безупречную горечь героя, нашедшего в победе поражение. – Не увиливай! Ты не могла не знать!

Вздыхаю. Поправляю то, что можно было бы назвать прической, если б не тихий час. Отвожу взгляд. Кладу руки ему на плечи:

– Милый папарацци! Мне нужно рассказать тебе тысячу вещей. И все эти мысли-многоножки сейчас толпятся в моей голове. Так что я не знаю, с чего начать…

– Начинай уже с чего-нибудь! Попробуй с главного!

– Я люблю тебя.

– Чего-о-о? – Он подпрыгивает на табуретке.

Если б я была шпионкой, злоумышленницей или безответственной вертихвосткой, я бы использовала подобные заходы, чтобы сбивать с толку собеседников. Действует феноменально. Мой прекрасный папарацци на несколько секунд точно забывает, для чего он пришел сюда.

– Ты сам напросился… Хотел ведь – с главного… Я тут ни при чем. Увидела тебя тогда на вечеринке Журнала, помнишь, когда мы целовались с Белкой под огнем фотокамер… И почему-то влюбилась. Мы не хозяева своим чувствам, сам знаешь…

– Ты серьезно? – он растерян, – прости, я с самого начала перестал понимать, когда ты – серьезно, а когда – так…