Книга Иное решение - Андрей Семенов

Поначалу у Штейна теплилась мысль, что их законсервируют, то есть оставят в Швеции до следующего задания. В этом был резон. «Акклиматизация» Саранцева-Неминена прошла более чем успешно. У Тиму Неминена хорошая репутация среди соседей и широкие связи среди коммерсантов средней руки в Швеции и даже в других странах Европы. Он полезный человек для разведки. Даже если бы Штейна отозвали одного, а Неминена оставили на своем месте, подполковник был бы совершенно спокоен. Комбинация не удалась, но все остаются в игре и приступают к осуществлению другой, новой комбинации.

Приказ о «дезавуировании» Валленштейна развеял все сомнения Штейна и подтвердил самые худшие его опасения. Сначала они «дезавуируют» Рауля, а потом, уже в Москве, их «дезавуируют» самих.

«Что теперь делать? – размышлял Штейн. – Можно, конечно, проигнорировать приказ о возвращении. Можно сослаться на плохой прием и помехи в эфире и попросить повторить передачу. Только что толку-то? Головин повторно передаст свой приказ. Это даст день-два отсрочки, но ухудшит наше и без того скверное положение. А если оставаться на месте, то через какое-то время Головин пришлет „чистильщика", и тот „зачистит" их, как они сами недавно „зачистили" Синяева. Профессионал сработает без шума и пыли. У обоих смерть наступит от естественных причин, и любое вскрытие это подтвердит».

Пока Штейн раздумывал, как ему поступить дальше, Коля находился тут же. Он ремонтировал радиолу, беспечно напевая что-то себе под нос. Штейну стало неприятно, что он ломает голову над сложившимся положением вещей, пытаясь найти выход из того переплета, в который они оба попали не по своей вине, а Коля выполняет свою обычную работу, как ни в чем не бывало.

– Коля, – окликнул его Штейн. – Сматывай удочки, лавочка закрыта.

– Что вы сказали? – встрепенулся Коля.

– Я говорю, телеграмма от Головина пришла. Нас с тобой отзывают в Москву.

– Зачем?

– Все. Finite la commedia. Наша с тобой миссия в Швеции окончена. Мы здесь больше не нужны.

– Понятно, – кивнул Коля.

Он сейчас подумал прежде всего о том, что ему придется расстаться с Анной, и неизвестно, будет ли у него время с ней попрощаться. Мысль о разлуке с такой чудесной девушкой, со своей первой любовью, опечалила его.

– Что делать будем? – Штейн смотрел на него, ожидая ответа.

Коля удивился тому, что старший по званию спрашивает его о таких простых и понятных вещах! Приказ получен, его надо выполнять.

– Как что?! Возвращаться.

– Куда? – Штейн так пристально на него смотрел, что Коле стало неловко.

– Как куда? В Москву.

– Ага. Понятно, – подытожил Штейн. – В Москву, значит. А ты знаешь, Коленька, что тебя в этой самой Москве ожидает?

– Как что? Новое назначение, – Коля оставался невозмутимым, ему было непонятно, почему Штейн завел с ним этот разговор.

– Новое назначение? – переспросил Штейн и сам себе подтвердил: – Новое назначение.

И вдруг, резко вскочив, он подошел к Коле, положил руку на спинку его стула и нагнулся над ним, приблизив вплотную свое лицо.

– Новое назначение, говоришь, – зашипел он. – На Лубянку будет твое новое назначение. Счастье твое, если довезут до следователя. Еще несколько дней поживешь, хоть и в муках. А то прямо в машине тебя удавят, чтоб не болтал лишнего.

– А почему меня должны отвезти на Лубянку? – Коля отшатнулся от Штейна.

Ему стало не по себе от такой близости подполковника.

– А ты вспомни, чем мы с тобой тут последние три месяца занимались.

– Как чем? Выполняли задание командования. Вы же сами так говорили.

– Я говорил?! – поразился Штейн такой наивности. – И у тебя есть хоть один письменный приказ вступать в контакт с противником? Вести с ним переговоры о мире?

– А евреи?

– Какие такие евреи? – Штейн сделал вид, что впервые о них слышит.

– Которых мы освободили из Аушвица.

– И ты можешь это доказать на следствии? Ты думаешь, тебе поверят? Да тебя даже слушать не станут!

– Но генерал Головин…

– А что – Головин? – Штейн выпрямился.

– Головин же может подтвердить, что мы здесь, в Швеции, выполняли его задание.

– Милый, – протянул Штейн. – Опомнись! Да Головин как раз тебя и прикажет ликвидировать, чтобы ему ничего подтверждать не пришлось.

– Как же так?! – Коля, казалось, был в отчаянии от такой несправедливости.

– А вот так! – отрезал Штейн. – Головин через нас вел переговоры с Канарисом. Если бы они завершились успехом и мир был бы заключен, то нас бы с тобой повысили в звании и обвешали орденами. А раз все рухнуло, то мы сейчас с тобой не просто преступники, а опасные свидетели. Головин не то что спать – дышать спокойно не будет, пока мы с тобой живы. Уж я-то знаю. Не повезло нам с тобой. Не наша лошадка пришла к финишу первой.

– Что же теперь нам делать?

– А вот это, милый друг, давай сейчас решать. У тебя документы какие-нибудь есть, кроме тех, которые тебе слепили в Москве?

– Нет, но я могу попробовать их достать. А зачем они вам?

– Да, понимаешь, фамилия мне моя разонравилась. Хочу поменять. Через кого ты хочешь достать документы? У тебя есть знакомые в полиции?

– Нет. Но у меня есть знакомый гешефтмахер, который за деньги готов сделать что угодно. Хоть черта со дна морского достанет.

– Тогда рысью к нему. Времени у нас в обрез. Через два, максимум через три дня нам с тобой нужно раствориться в Европе.

– Как – раствориться? – не понял Коля.

– Как сахар в чае. Чтоб нас с тобой не только Головин, но и все коминтерновские агенты не смогли достать.

– Так его же вроде распустили?

– Распустили? Нет. Распустить его в один день невозможно. Его не распустили, только вывеску сняли, а люди остались. И эти люди по приказу из Москвы будут высматривать нас с тобой во все глаза. Чего ты сидишь? Бегом марш искать своего гешефтмахера! Или ждешь, пока «чистильщик» за тобой явится?

– Какой чистильщик? – Калиной наивности, казалось, не было предела.

– Дамских сапог. Заодно и твои почистит.

– Олег Николаевич, – Коля замялся, подбирая слова. – Вы не обижайтесь на меня, пожалуйста…

– А в чем дело? – встревожился Штейн.

– Вы это… Вы уж без меня, ладно?

– Что – без тебя? Да не тяни ты кота за хвост!

– Вы без меня растворяйтесь.

– Что значит – без тебя? – изумился Штейн.

– Я присягу давал. Вы же сами говорили о долге.