Книга Операция прикрытия - Сергей Синякин

— Это меняет дело, — легкомысленно согласился Яковлев. — Уж если английские лорды его принимают по утрам, то нам сам Бог велел.

Он сделал несколько глотков из фляжки, вытер горлышко ладонью и вернул фляжку Звягинцеву. Странное дело, вчера на его глазах подполковник не единожды прикладывался к заветному сосуду, но его содержимое словно бы и не убывало. Фляжка у Звягинцева была знатная — из нержавеющей стали и обшита мягкой кожей.

— У немецкого оберста забрал, — понял взгляд Яковлева десантник. — Трофей, можно сказать. Оберсту на небесах она все равно ни к чему, а нам еще верой и правдой послужит. Тушенку будешь? Я как раз еще одну банку разогрел. Как знал, что ты проснешься.

После того как желудок пряно ожег коньяк, тушенка пошла за милую душу. Хлеб, 'который Звягинцев предусмотрительно прогрел на примусе, был теплым и мягким. Вдвоем они быстро прикончили банку. Яковлев с сожалением заглянул в ее опустевшую глубину и облизал ложку.

— Можно еще одну разогреть, — с готовностью предложил десантник. — Все равно до вечера ждать. Чего же еще делать, как не жрать и отсыпаться? У меня такое в войну под Кенигсбергом было. Выбросили нас, чтобы мосты заняли, а потом забыли. Четверо суток бездельничали. За всю войну отоспался. Да и этих тыловых бездельников, — Звягинцев кивнул на спальные мешки, — их тоже кормить надо, они ведь к походно-полевым условиям не привыкли, им небось офицерскую столовую подавай! Там тебе шифровка пришла, — вычищая банку куском хлеба, сообщил он. — Я тебя будить не стал, думаю, пусть мужик поспит немного. Не война, чтобы на ушах от радиограмм стоять, верно? Тем более что ответа никто не требовал.

— Где радиограмма? — После коньяка и завтрака Яковлев быстро приходил в себя.

— У радиста в журнале, разумеется, — удивленно сообщил подполковник. — Да не суетись, успеешь еще с указаниями начальства ознакомиться. Пусть мальчонка поспит, в прошлом году училище окончил, еще не обтерся.

— Я не сплю, товарищ подполковник, — сообщил радист. — А радиограмму мы не дешифровали. Шифр не наш. Нашим шифром только и указано, что Яковлеву адресовано. Правда, карандашом пришлось записывать, чернила замерзли в самописке.

Радист завозился в своем углу, протянул Яковлеву журнал.

Яковлев сел на ящик и принялся расшифровывать сообщение. Чем ближе дело подходило к концу, тем мрачнее он становился.

— Клизму вставили? — сочувственно поинтересовался Звягинцев. — Или о персональной ответственности предупреждают?

— Все нормально, — пробормотал Яковлев, стараясь не встречаться с подполковником взглядом. — Интересуются, когда мы закончим. Просят немедленно сообщить.

— Да чего там, — хмыкнул подполковник Звягинцев. — С сумерками и начнем. И я тебе так скажу — не такое это хитрое дело, думаю, что к полуночи управимся. Сделаем дело, тогда и докладывай своему руководству. Не дрейфь, майор, Звягинцев еще никого не подводил!

«Суки! — мрачно подумал Яковлев. — Что они там, все человеческое потеряли? Людоеды, а не люди!» Захотелось плюнуть на все и убраться отсюда к чертовой матери. Отправить по почте рапорт на увольнение, и все дела. Но в глубине души он отлично понимал, что просто так из Системы не уходят, никто ему не позволит уволиться заочным порядком, на Чукотке, если понадобится, достанут. Коллегия МГБ вынесет приговор, даже в суд обращаться не станут, шлепнут там, где найдут. А найдут обязательно. Чекистская честь того требует. Натана Порецкого сколько искали? И все-таки прикончили в мирной Швейцарии недалеко от Лозанны. Да и другим, помнится, тоже покоя не давали. Господи, да что же это за жизнь такая пошла? Ишачишь, ишачишь на это государство, а оно тебя потом за все твои подвиги и лишения — к ногтю! Интересы государства того требуют… Стало совсем тоскливо, но попросить фляжку с коньяком у Звягинцева Яковлев не решился. Слишком бы это паскудно выглядело. Он тронул полог палатки.

— Ты куда, майор? — поинтересовался Звягинцев. Яковлев сделал нетерпеливый жест рукой.

— Маскхалат надень, — так же буднично предложил подполковник. — Сам должен понимать, мы здесь вроде как в засаде. И след после себя затри, струя небось желтая будет, нельзя, чтобы выделялась.

День был тоскливым и томительным, оттого и казался бесконечным. Яковлев попытался заснуть, но какой сон мог быть после этой злополучной шифровки? Он лежал, отвернувшись к брезентовому полотнищу, и тупо разглядывал темные потеки на нем.

Сумерки еще не наступили, когда Звягинцев с отрядом принялись собираться.

— Чаю согрей, — приказал подполковник остающемуся в лагере основному радисту. — Консервы тоже разогрей. Сам должен понимать: вернемся измусоленными. Надо чтобы все было готово. Ты меня понял, Краюхин?

— Сделаем, товарищ подполковник, — чуть обиженно кивал радист. — Да вы не волнуйтесь, все будет в лучшем виде. Сами ведь учили!

Яковлев тупо смотрел на салазки. Бомба на них была замаскирована белым парашютным шелком. Его знобило, но Яковлев точно знал — это была не простуда, а нервы. Нервы, и только нервы.

Десантники бесшумно исчезли в пустоте завершающегося дня.

Яковлев смотрел им вслед, и ничего на душе у него не было — ни сожаления, что все получилось именно так, ни жалости к уходящим на смерть людям, ни ненависти к начальству или презрения к самому себе. Пустота была в его душе. Равнодушная и страшная этим самым равнодушием пустота. «Хорошо бы после всего этого застрелиться», — мелькнула в голове мысль, но Яковлев знал, что никогда так не поступит. Слишком страшным было это решение, которое, впрочем, казалось ему сейчас единственно верным. Иного выхода из обозначившегося впереди тупика просто не было. Быть может, он его просто не видел.

В томительном ожидании тянулось время.

В палатке, кроме Яковлева и радиста, находились полковник химической службы и молодой мужчина, который еще вчера щеголял в роскошном, явно зарубежного покроя пальто. Вполне вероятно, что присутствие в палатке этого второго было оправданно, все-таки, как понял Яковлев, Хоткин представлял ведомство, где бомбу изготовили, но зачем здесь находился полковник из службы химической защиты, Яковлев решительно не представлял. Впрочем, ломать голову над этим не стоило. Пришла в голову кому-то наверху мысль об обязательном участии в операции представителя этой службы, и ничего с подготовленным распоряжением сделать было просто невозможно — только исполнять. Гражданский, представившийся доктором Хоткиным, нетерпеливо поглядывал на часы. Полковник, натянувший поверх ватной куртки и штанов маскхалат, был похож на толстую снежную бабу. Он сочился равнодушием и явно не понимал происходящего вокруг. На круглом и слегка одутловатом лице полковника явственно читалось желание, чтобы все закончилось как можно скорее. Полковнику хотелось домой. Они не разговаривали. К чему? В этом не было смысла, слишком разные задачи стояли перед каждым из них, и оттого они по-разному относились к происходящему.

— Работу закончили, — сообщил радист, снимая наушники. — Через несколько минут начнут подъем наверх.