Книга Неукротимая Анжелика - Анн Голон

— Да будет так! — вскричал Мулей Исмаил и, выхватив саблю, отсек ее точным ударом, свидетельствовавшим о долголетних упражнениях в этом жестоком ремесле.

Мясник рухнул, голова покатилась, поток крови обагрил раскаленный песок.

Другой мясник, выбранный для казни, устрашившись жребия своего предшественника, шатаясь, полез на повозку. Пока он лез туда, монарх заставил приблизиться детей, жен и родственников Абдель-Малека и сказал им:

— Идите посмотреть, как отрубят руку этому рогоносцу, который дерзнул поднять ее на своего властителя, и полюбуйтесь, как отрубят ногу, которая осмелилась выступить против него.

В горячий воздух взмыл женский многоголосый вой, заглушивший крик князя, которому мясник отрубил кисть руки, а потом и ступню. Султан приблизился к нему и спросил:

— Ну как, признаешь меня своим монархом? Ты что, не знал меня раньше?

Абдель-Малек не отвечал, глядя, как кровь течет из ран. Мулей-Исмаил принялся гарцевать на месте, обратив к небесам свое лицо, от одного вида которого холодели, объятые ужасом, все, кто его видел. Вдруг он поднял копье и пронзил сердце мясника, совершившего казнь. Увидев это, его поверженный противник, лежащий в луже крови, воскликнул:

— Посмотрите на этого смельчака, сколь он удал! Он убивает того, кто не повинуется, и того, кто повинуется! Все, что он делает, — это великая тщета. Аллах справедлив! Аллах велик!

Мулей Исмаил взревел, пытаясь заглушить крик жертвы. Он кричал, что привез котел, дабы изменник претерпел в нем самую страшную казнь, но так как он велик и великодушен, пыточная смола послужит для спасения. Что он поступил так, как должен был поступить оскорбленный повелитель, но теперь жизнь или смерть Абдель-Малека в руке Аллаха. Пусть никто не скажет, что он убил брата своего, с которым их связывают столь давние узы. Ибо теперь он познал самое большое горе своей жизни. Сейчас ему кажется, что топор палача отсек и его собственную руку, его ногу. А при всем том Абдель-Малек был и остался предателем, и если бы победил, то задушил бы его, Мулея Исмаила, собственными руками. Он это знает, и все же милует врага!..

Султан приказал обмакнуть в смолу руку и ногу племянника, чтобы унять кровь. Затем он повелел трубить отбой и поручил четырем алькаидам доставить Абдель-Малека живым в Мекнес.

Офицеры спросили, что делать с шейхом Мохаммедом-эль-Гаметом. Султан отдал его на милость юных ловчих — негров-подростков двенадцати — пятнадцати лет. Те потащили шейха к городским стенам. Неизвестно, что они с ним делали, но когда они вернули его на закате дня, он был мертв. И в таком состоянии, что ни один из близких его бы не признал.

Сопровождаемый своим эскортом и многоцветным караваном Османа Ферраджи, Мулей Исмаил прибыл в Мекнес в час заката. То был час, когда поднимают зеленые полотнища на золотых куполах мечетей и над кровлями разносятся властные и жалобные крики муэдзинов, когда город, будто выточенный из слоновой кости, застывает, вытянувшись на своей скалистой опоре, раскаленной под кроваво-красным небом.

Черная пасть массивных боевых ворот поглотила муравьиные цепочки воинов, всадников, рабов и принцев, ослов и верблюдов, и оставила ночи пустынный окрестный край. Город замкнул в своих стенах все человеческие звуки.

Проходя под Новыми воротами, Анжелика отвела глаза. Казавшийся огромным обнаженный раб был прибит за руки к створке ворот. Его лохматая белокурая голова упала на грудь, как у мертвого Христа.

Глава 11

Анжелика заткнула уши. Из глубины дворца неслись истерические вопли жен Абдель-Малека. Эти визгливые монотонные звуки, прерывающиеся всхлипами, длились часами. Голову обручем сковала мигрень. Анжелику била дрожь. Напрасно Фатима приставала к ней, предлагая теплое или холодное питье, фрукты или пирожные. Уже сам вид здешней роскоши, сулящей гаремную негу, вызывал у нее тошноту, как и груды розовых и зеленых сладостей, тонкие духи, размягчающие притирания, коими ее натерли мавританские служанки, разминая тело после тягот пути. Все это напоминало об ужасе ее положения, о том, что она — затворница гарема и принадлежит самому жестокому принцу, какого породил мир.

— Мне страшно. Мне надо уйти отсюда, — повторяла она детским прерывающимся голосом.

Старая рабыня из Прованса не понимала причин такого внезапного помрачения духа после того как завершилось долгое путешествие, во время которого ее хозяйка являла пример храбрости и похвального смирения. Фатима уже стала считать, что нет места лучше того огромного караван-сарая, где железная рука Верховного евнуха охраняла всеобщее спокойствие. Несмотря на беспорядок последних дней, возбуждение, царящее в городе, и даже на то, что оскорбленный племянником Мулей Исмаил нагнал на всех страху, Верховный евнух был немедленно приглашен в покои султана, где дал отчет о поездке и высказал несколько советов. Между тем вновь прибывшие женщины и все остальные, пришедшие с караваном, были достойно и радушно приняты и устроены.

Тотчас вытопили гаремные бани. Над бассейнами, выложенными зелено-голубой мозаикой, курился пар, целая армия молодых евнухов и служанок крутилась здесь, готовая к услугам. Старая Фатима тотчас получила под свое начало трех негритянок и столько же негритят, которых загоняла в поисках множества вещей, необходимых при устройстве на новом месте, даже если это место — царский дворец. Султанские кухни извергали из себя бесчисленные блюда с пахучей снедью. Каждой их новых женщин отвели отдельные покои, обставленные в соответствии с ее ценностью, а мальчикам — обширные спальни, где надзиратели уже начали муштровать эту бурную поросль, а жонглеры — развлекать, чтобы подросткам легче было привыкнуть к новому образу жизни.

Лошадей отправили в великолепные конюшни, вычистили, перебинтовали им ноги. Все знали, что Мулей Исмаил питает к лошадям еще большую страсть, чем к женам. Карлик-слон меж тем пожирал целую гору сладкого ароматного сена, жирафа быстро освоилась в загоне с росшими там бананами, а страусы попали в красивую просторную клетку, где завязали приятные знакомства с сородичами, прибывшими с далекого Юга.

Сераль Верховного евнуха выглядел весьма хорошо устроенным заведением. Фатима чувствовала, что попала на верное место после трудных лет, проведенных в вонючем алжирском клоповнике. Там она была жалкой одинокой старухой, которой довольно горсти фиг и глотка чистой воды. Здесь же было множество старых женщин, подобных ей, с опытом и занимательными историями на всех старых и новых языках, рабынь, возвышенных до ранга служанок или домоправительниц. Тут же оказались и бывшие наложницы нового монарха и его предшественника. Не удостоившись права на почетную отставку и жизнь в дальних крепостях, они привносили в жизнь прислуги всю нерастраченную желчь и страсть к интригам.

Отвечая за каждую из гаремных обольстительниц, за их одежды, украшения, за их красоту, они не имели большого досуга. Нужно было белить и румянить своих дам, выщипывать волосы, причесывать, угождать их капризам, нашептывать драгоценные рецепты любовной науки, измышлять способы, как вернее снискать или удержать благорасположение повелителя.