Книга Все разумные - Павел Амнуэль

— Да, отдельный разговор, — настойчиво сказал я. — Но, согласитесь, что, кого бы я ни представлял, цель у нас с вами сейчас одна. Я хочу знать, что произошло с «Альгамброй», почему это произошло, и что случилось с Лучано Грапетти, мужем вашей, насколько я понимаю, близкой подруги.

— Подруги? — подняла брови Ландовска. — Мы познакомились с Таней на прошлой неделе.

— Вот как… Ну, хорошо. Как бы то ни было, у вас есть своя версия того, что произошло. И похоже, вы знаете что-то о судьбе Лучано. И я не вижу причин, по которым вам нужно скрывать эту информацию от меня.

— Вот разговор не мальчика, но мужа, — усмехнулась Ландовска. — Конечно, я могу вам сказать все, что знаю, и поделиться тем, чего не знаю, но предполагаю. Но вы мне не поверите, вот в чем штука. Если я вам скажу, что Лучано Грапетти совершил то, что он совершил по той простой причине, что у него не было иного выхода? Что единственным его побудительным мотивом было желание доказать необходимость возврата к полному детерминизму, к миру, каким он был тысяч десять лет назад? Вы мне не поверите, потому что ни в грош не ставите мою науку. А иных доказательных идей у меня нет и не было.

— Хорошо, — согласился я. — Давайте пока без доказательств. Грапетти жив?

— Думаю, да.

— Вы или Татьяна знаете, где он находится?

— Понятия не имеем, — совершенно искренне сказала Ландовска.

— Почему произошел взрыв на «Альгамбре», и где в это время был Грапетти?

— Понятия не имею, — повторила Ландовска.

— Татьяна вам рассказывала о… ну, скажем, братьях и сестрах ее мужа?

— Она — мне? Да нет же! Это я ей рассказала, а она подтвердила.

— Вы? — я, пожалуй, действительно, перестал ориентироваться в ситуации. Оставалось надеяться, что удивление на моем лице не было выражено слишком явно.

— Я, Каммерер. И не спрашивайте, откуда я взяла эту информацию.

— Естественно, — пробормотал я. — Вы скажете, что она вам явилась с неба, и я действительно не поверю, потому что на небе нет ничего, о чем бы люди иных профессий не знали куда больше любого астролога.

— Ну-ну, — неопределенно произнесла Ландовска. — Вам не кажется, Каммерер, что ваш брат прогрессор…

— Я не прогрессор, — поднял я обе руки. — Во всяком случае, не прогрессор уже почти десять лет.

— Неважно. Образ мысли не изменился. Так вот, вам не кажется ли, что для вашего брата легче и интереснее устанавливать контакт с охранниками Герцога Алайского или, скажем, с расой голованов, чем с людьми, которые придерживаются иных, нежели у вас, взглядов на мироздание? Голованов вы скорее поймете, потому что признаете за ними право быть другими.

— Давайте, Ванда, поговорим об этом в следующий раз, — взмолился я, понимая, что, отказываясь от дискуссии, в глазах этой женщины признаю поражение не только свое, но и обоих КОМКОНов, и всей науки, не имеющей чести нести перед собой на вытянутых руках определение «оккультная». — Сейчас меня интересует только Грапетти. Если он жив, я хотел бы с ним встретиться.

— Он жив, — пожала плечами Ландовска. — Вы думаете, я знаю больше?

Мой утренний доклад Экселенцу был вынужденно сжатым и не содержал позитивной информации. Я скорее слушал, чем говорил. Предварительное расследование показало, что «Альгамбра» погибла от редчайшей случайности — прорыва метеором энергетической защиты в момент изменения режима полета. В субсветовом полете внутри планетной системы защита надежна абсолютно — за полтораста лет использования дисперсных двигателей не было ни единого случая нечаянного столкновения с метеором. В нуль-полете, естественно, метеоры тоже не опасны. Но есть несколько микросекунд в момент перехода из одного режима в другой, когда защита снята, система нестабильна и открыта внешним воздействиям. Вероятность столкновения с метеором в этот момент, однако, настолько ничтожна, что ее никогда, насколько я знаю, во внимание не принимали — шанс столкновения был таким, что произойти оно могло не чаще одного раза в полтора триллиона лет. Или три триллиона? Во всяком случае, число это намного превышало возраст Вселенной, и конструкторы, естественно, полагали, что звездолетам ничто не грозит.

Но — случилось.

Поскольку корабль в течение семи с половиной микросекунд превратился в излучение, то исследовать можно было только характеристики этого излучения, и ничего более. Естественно, станции слежения зафиксировали взрыв во всех деталях, и главные результаты многофакторного анализа были готовы уже спустя двенадцать часов после трагедии. Первое — взрыв произошел в результате попадания метеора. Второе — в момент взрыва на «Альгамбре» было семь живых существ. Их и должно было быть семь, если считать, что на борту находился только экипаж. Но не существовало (и не могло существовать) доказательств этого предположения. Теоретически можно было допустить, что отсутствовал один из звездолетчиков, а Грапетти находился на борту и погиб. Хотя, конечно, вероятность этого события была значительно ниже естественного предположения, что звездолет отправился в рейс, не взяв на борт пассажира.

Но тогда — куда и как исчез Грапетти? Он стартовал с космодрома Альцины на орбитальном челноке, и диспетчеры вели аппарат до момента его выхода на стационарную орбиту. Затем, убедившись, что режим выведения соблюден, диспетчеры передали челнок автоматике звездолета, которая и должна была провести стыковку. В нужный момент маяк «Альгамбры» дал «плюс», то есть сообщил, что полет проходит в штатном режиме. Состоялся недолгий разговор по телеканалам порта с командиром «Альгамбры» Алексом Завадским. Разговор фиксирован, его много раз прослушали, речь шла только о подтверждении полной готовности систем к старту. О пассажире диспетчер порта не спросил — и это понятно, он уже получил подтверждение маяка, процедура была стандартной и рутинной. Тепло попрощались, Завадский отключил телеканалы и дал команду на старт.

И вот тогда-то…

— Два обстоятельства, — завершил Экселенц свой краткий обзор, — заставляют предполагать худшее. Первое: детонатор номер четыре не разрушился. Второе: в момент взрыва на борту «Альгамбры» было семь человек.

Он замолчал и уставился на меня своим совиным взглядом, ожидая, видимо, что у меня уже готовы выводы и предложения. У меня не было ни того, ни другого. Более того, с некоторых пор у нас с Экселенцем, видимо, перестали совпадать понятия о плохом и хорошем в нашей жизни. Худшим при сложившихся обстоятельствах Экселенц полагал то, что Лучано Грапетти остался жив и, по-видимому, даже не попал на борт звездолета. Да, это было странно, это было необъяснимо, в этом была некая несообразность, смысл которой пока ускользал, но — было ли это страшно? Экселенц, судя по всему, полностью находился во власти идеи, которую я и во времена Абалкина считал недоказанной и, скорее всего, недоказуемой: Грапетти, будучи на самом деле автоматом Странников, подобным Абалкину, делает все, чтобы попасть на Землю и… что? Воссоединиться со своим детонатором? И… что тогда?