Книга Оружие возмездия - Олег Маркеев

— Ладно, — махнул рукой Злобин. — Спасибо, что вообще за угол не уволокли.

— Мы же законы знаем. Три метра — угон. Или угон запора считается хулиганством? — Водитель сверкнул в улыбке рядом металлических коронок.

— Ошибаешься, голубь! Поправка к закону вышла. Теперь назвать «Таврию» запором приравнивается к разжиганию межнациональной розни, — строгим голосом произнес Злобин, включаясь в игру

— Иди ты! — удивился водитель. — А что же они нам за газ не платят, если такие гордые?

— Темный ты человек, — вздохнул Злобин. — Газ мы поставляем в счет компенсации за разгром Запорожской Сечи. «Тараса Бульбу» читал?

— Так когда это было?! — не на шутку возмутился Сан Саныч.

— Ты скажи спасибо, что за экологический ущерб от Полтавской битвы платить не заставили. — Злобин, довольный произведенным эффектом, расхохотался первым.

Сан Саныч выбрался из машины, на ходу вытирая выступившие от смеха слезы.

— Ну уморил, Андрей Ильич! И я-то, дурак, купился. Пойду мужикам втравлю, пусть поржут. — Он заправил выбившуюся из-под ремня клетчатую рубашку.

Злобин стал возиться с замком. В расхлябанной «Таврии» все держалось на честном слове, только замки демонстрировали повышенную надежность — открывались с превеликим усилием.

— Ильич, ты бы сигнализацию поставил, — уже серьезно произнес водитель.

— Страна советов, ей-богу! Да эта пиликалка дороже моей колымаги стоит, — отмахнулся Злобин.

— И то верно, — согласился Сан Саныч. — Сигнализация для «запора» — это как бубенчик для ишака. — Он захохотал и шаркающей походкой направился к группе куривших в теньке водителей.

Злобин без обиды ругнулся в ответ, нырнул в жаркое нутро «Таврии», пахнущее синтетической кожей и бензином, до отказа опустил стекло.

Стартер противно завизжал, двигатель дважды чихнул, но завелся.

Злобин посигналил на прощание водителям, сгрудившимся вокруг Саныча, и осторожно выкатил со стоянки.

В отместку за издевательства над его любимицей Злобин решил выжать из машины все, на что она способна. Мотор тарахтел, словно под капотом метался медный таз, но на восьмидесяти километрах звук вдруг выровнялся, заурчал мерно и настойчиво. Злобин гнал по городу, виляя между машинами. Кому положено, знали его «Таврию» как облупленную, штрафов и свистков гаишников он не боялся, остальным участникам дорожного движения оставалось только озадаченно провожать глазами разгарцевавшегося конька-горбунка.

Справа замелькали корпуса больницы. До дома оставалось минут пять езды. Злобин резко сбавил скорость. С сомнением покосился на больничный забор.

— Правильно, неаппетитные дела лучше делать перед обедом, — решил он и свернул на стоянку у ворот больницы.

Через распахнутые двери служебного входа из морга тянуло характерным формалиновым запахом.

Злобин поморщился и мысленно поздравил себя с правильным решением. Вид трупов его давно уже не пугал, но гнетущая аура мертвого дома легче переносилась перед обедом, чем после.

На вахте, если таковой считать тумбочку и табурет, подремывал уже знакомый Злобину санитар.

— Здрасьте, гражданин начальник, — промямлил он, подобострастно заглянув в глаза Злобину.

— Уже виделись, — бросил Злобин на ходу.

Инстинкт следователя, всю сознательную жизнь обращавшегося со спецконтингентом, заставил остановиться.

Слишком уж вилял хвостом санитар.

— А напарник где? — поинтересовался Злобин.

— Дык он… Эта… Ушел. — Санитар махнул рукой по направлению к воротам больницы.

— За обеденной дозой? — догадался Злобин.

— Ага. — Санитар был явно рад, что проблема так быстро разрешилась. — Чисто почучуй, гражданин начальник.

Злобин про себя отметил нестыковку в «показаниях». Хотя оба санитара упали ниже некуда, но иерархия сохраняется и на самом дне жизни. Не полагалось ходившему по солидным статьям Коляну бегать за водкой, как последнему камерному шнырю, по всем раскладам на вахте должен был остаться он, а не этот, бывший баклан.

И наружный осмотр настораживал. На санитаре болтался прорезиненный фартук, еще блестящий от какой-то слизи. В двух метрах от столика стоял большой бак, доверху наполненный отходами вскрытий. Злобин отвел взгляд от студенистой кровавой массы. Бурый след, тянущийся по полу от бака, еще блестел на кафельном полу. Все говорило о том, что санитар зачем-то решил прикинуться спящим на вахте, увидев через распахнутую дверь приближающегося Злобина.

— Голубь сизый, ты меня знаешь? — ровным голосом спросил Злобин.

Санитар дрогнул кадыком на тщедушной шее. Судя по обреченному выражению розовых глазок, в эту минуту репутация Злобина ничего хорошего ему не сулила.

— Значит, знаешь, что бегать от меня без толку. Сиди здесь, я еще с тобой пообщаюсь, — распорядился Злобин.

Быстрым шагом пошел по коридору туда, где за железной дверью помещался кабинет Черномора. В гулкой тишине коридора оттуда доносился цокот пишущей машинки. Судя по размеренному ритму и скорости печатал явно не Черномор. «Черт, не застал, — подумал Злобин. — Нашел какую-то девочку, усадил за машинку, а сам сорвался домой. Грех винить, в такой день лучше быть рядом с супругой. Вдруг сердце у нее не выдержит».

Злобин непроизвольно сжал кулак. Суеверным никогда не был, но сейчас острое предчувствие беды больно ударило по сердцу.

Он постучал в дверь.

— Войдите, — раздался зычный женский голос. Кабинет судмедэкспертов представлял собой полутемную комнатку, заставленную стеллажами. На свободном пространстве едва уместились два казенных стола и громадный сейф, выкрашенный почему-то в траурный черный цвет. Солнечный свет едва пробивался сквозь мутное зарешеченное окно. За окном рос раскидистый вековой вяз, и тени от листвы гуляли по стенам темными бесформенными разводами.

На одном столе горела лампа, полукругом освещая стол, машинку и кисти рук машинистки. Лица ее Злобин не разглядел, только белое пятно. Но это было и не важно, потому что хозяйка кабинета во всю мощь своей статной фигуры возвышалась посреди комнатки. Свет из окна высвечивал высокий начес, превращая его в яркий ореол вокруг головы женщины.

— Клавдия Васильевна, добрый день, — поздоровался Злобин.

— А, Злобин. Только что тебя поминала. — Клавдия Васильевна развернулась вполоборота, большего не позволял узкий проход между столами. Маневр получился угрожающий, словно боевой фрегат готовился к залпу бортовыми орудиями.

Клавдия Васильевна, старший судмедэксперт, была женщиной не просто видной, а монументальной, как изваяние богини плодородия. С ее голосом и формами ей бы в опере петь, а не кромсать трупы криминального происхождения. За глаза Клавдию Васильевну прозвали Василисой Ужасной, но как ни доставала она оперов, вслух произнести прозвище никто не рисковал. В медицину Клавдия Васильевна пришла из фронтовых медсестер, поэтому вида смерти не боялась и мужиками управляла сурово и жестко. Все опера ее откровенно побаивались, что выражалось в массовых подарках к Восьмому Mapтa. A забыть о дне рождения Клавдии Васильевны не мог себе позволить даже прокурор области.