Книга Падение Софии - Елена Хаецкая

— Ничего, кроме доброты… — выговорила Овсиха. — От вашего сиятельства…

— В таком случае, чего ты добиваешься? — сурово спросила княжна.

— Всем премного довольна, — ответила Овсиха. Каждое слово давалось ей с трудом, потому что ее душили рыдания.

Княжна покачала головой.

— Нет, ты чего-то от меня добиваешься, — повторила княжна. — И выбрала для этого наихудший способ. Наихудший, голубушка! Верным моим слугам достаточно бывает попросить, ты же устраиваешь целую комедию. Когда была я молодой, была у меня подруга, Лиза Мещерская. — Она обвела собравшихся строгим взглядом. — Это всем послушать стоило бы, история поучительная… Лиза была хороша собой и богата, и отец присмотрел для нее приличного жениха — не первой молодости, но надежного человека. Помню, я разделяла тогда идеалы неразумной Лизы. Много часов мы проводили в разговорах о вечной любви и тому подобных глупостях. Чтобы склонить отца на свою сторону, Лиза решилась страдать. Она прекратила прием пищи, а затем нашла одну женщину, которая научила, какие травы пить, чтобы исхудать и обезобразить лицо. У каждой вещи, мои милые, есть на свете своя противоположность: для помидора это — огурец, для носков — перчатки, для арбуза — дыня, для пола — потолок, для чашки — стакан, для собаки — кошка, для женщины — мужчина, а для гусара — пехотинец. Есть такие противоположности и для целебных трав: для чистотела — грязнотел, к примеру… И если найдется трава, изгоняющая лихоманку, то в пару ей всегда будет расти другая, неприметная травка, лихоманку вызывающая.

— Как мудро! — зашептались приживалки.

Соня внимательно, не мигая, смотрела на княжну и, казалось, запоминала каждое ее слово. А Харитин на другом конце стола спокойно пил чай из маленькой фарфоровой чашечки, пожалованной ему княжною.

Овсиха же тряслась, словно только что выпила изрядное количество травы, вызывающей лихоманку, и не могла вымолвить ни слова. У нее даже постукивали зубы, что отчетливо слышали сидевшие рядом.

— Вот и Лиза Мещерская начала принимать отвары из убивающих трав, — продолжала повествование княжна. — Я немало этому способствовала, особенно когда Лиза утратила силы и не могла больше выходить из дома. Она рассчитывала, что отец ее разжалобится, снизойдет к ее идеалам и отменит нежелательный брак. Но когда это действительно произошло, Лиза не сумела поправиться. Болезнь свела ее в могилу за несколько лет. Я присутствовала при кончине ее и затем на похоронах. Более никогда я не верила в идеальную любовь, которую бедная Лиза Мещерская, к слову сказать, так никогда и не встретила.

Овсиха нашла в себе силы и приподнялась, чтобы что-то возразить княжне, но тут кровь хлынула у нее из горла. Овсиха опрокинулась на спину и повалилась вместе со стулом наземь. Ее руки и ноги затряслись, она испустила отвратительный хрип и застыла. Последний красный пузырь на ее губах лопнул, темная жижа перестала выливаться из ее рта.

Княжна закрыла лицо платком и слепо протянула вперед руки. Приживалки схватили ее и унесли из-за стола в комнаты. Соня перехватила взгляд Харитина. Тот незаметно пожал плечом и в полной тишине поставил чашечку на блюдечко. Чаепитие было окончено.

* * *

В обязанность Харитина входили прогулки со старушкой княжной. Он держал ее за локоть, когда она прогуливалась по своему саду.

— Мои прислужницы либо слабы, либо слишком высоки ростом, — приговаривала княжна, — а Харитин и крепкий, как мужчина, и роста он подходящего. Кто выше ростом, тот непременно меня под локоть как бы вздергивает, а это и неприятно, да и упасть я могу.

От того, что Харитин был иностранец, княжна смотрела на него немножко как на ребенка.

— Может, он и не глуп, — объяснила она как-то за чайным столом, обращаясь ко всем сразу и ни к кому в отдельности, — но ведь у иностранцев этого не разберешь. Все они одинаково плохо лепечут по-русски, оттого и кажется, будто они — дети.

Харитин, присутствовавший при этом разговоре, ласково улыбался старушке и кивал.

— Видите? — показала на него княжна. — Я о нем рассуждаю, а ему и невдомек. Совсем как маленький.

И она послала Харитину благосклонную улыбку.

Иногда, помогая княжне переодеваться в ночное платье, Соня замечала у той крохотные порезы на запястьях или у основания шеи. Но старушка выглядела довольной и бодрой и на самочувствие, в отличие от Овсихи, не жаловалась.

* * *

Как-то раз, отправленная в Лембасово на почтовую станцию — забрать выписанные из Петербурга книги, — Соня повстречала Потифарова. Тот прижимал к груди тощий сверток, усеянный почтовыми штампами. Кошка, прикормленная при почте, рассеянно ловила лапой свисающую с бечевы сургучную печать, чего Потифаров не замечал. Он во все глаза смотрел на Соню и посылал ей безмолвные сигналы.

Расписавшись в получении посылки, Соня подошла к нему.

— Вы неприлично себя ведете, — прошипела она. — Что это вы вздумали махать мне руками и подмигивать, да еще прилюдно? Не хватало еще, чтобы тут решили, будто у меня с вами какие-то отношения.

— Нет, при чем тут «отношения», — сказал Потифаров. — Мы встречались на балу.

Соня поморщилась.

— Говорите, что хотели, только поскорее. На улице меня ждет Корягина, она у нас теперь за водителя. Она непременно доложит княжне, что я болтала на почте с посторонним мужчиной.

— Я не посторонний, меня все тут знают, — возразил Потифаров. — Помните Тамару Вязигину?

Соня пожала плечами.

— По-моему, нет.

— Красивая такая, — настаивал Потифаров. — За ней гусар Вельяминов ухаживал. Помните?

— Гусара, кажется, помню, — сказала Соня. — Да что случилось?

— Тома разорвала с ним отношения! — провозгласил Потифаров и прижал руки к груди. — Софья… — Он не знал ее отчества и поэтому быстро поправился: — Соня, голубка! Соколица, если угодно! Просите за меня княжну, чтобы исходатайствовала милости у господина Вязигина. Вельяминов всегда был ненадежен, потому и увлекся туземкой, а Тамаре написал, будто бы подвергается ежедневным рискам и не хочет видеть жену свою вдовой, а детей — сиротами, оттого и предлагает ей полную свободу в действиях. Тамара чрезвычайно разочарована сейчас, так что самое время свататься.

— Кого к кому? — спросила Соня, забавляясь.

Потифаров, поглощенный своей идеей, пропустил ее язвительный тон мимо ушей.

— Соня, ястребица, спасайте. Во имя нашей дружбы, в которую я непоколебимо верю. Скажите все княжне, все как есть. И про ветреность Вельяминова, и про увлечение его туземками. Княжна уже стара, ее невинность не пострадает от такого объяснения. Насчет туземок. Будь она молода — я бы поостерегся, но она уже слышала и не такие вещи. А может быть, — Потифаров еще больше понизил голос, — может быть, и видела. Вельяминов недостоин и сам это понял, потому и отказался. А я буду век любить.

— Хотите жениться на Вязигиной? — сказала Соня. — Ну так и сватайтесь.