Книга Отверженная невеста - Анатолий Ковалев

— Ее светлость явно желает проститься с вами, князь, — сказал князь. — Мне кажется, наступило минутное прояснение.

— Снимите же повязку! — страдальчески взмолился Головин и, когда княгиню освободили от салфетки, стянувшей ей рот, склонился над супругой: — Дорогая моя, скажи что-нибудь!

Княгиня глубоко вздохнула. На нежной коже ее лица зловеще проступали багровые следы тугой повязки, и это зрелище потрясло нервы князя до того, что он разрыдался. Но слезы мгновенно высохли, едва он услышал негромкий, совершенно спокойный вопрос супруги:

— Что ж, Павел, теперь ты и меня с рук сбудешь? Как мою бедную дочь?

— Что вы говорите, ваша светлость? — наклонил к ней голову врач.

— Она бредит, — сдавленно заявил Головин. — Не слушайте, это какая-то чепуха, которую она твердит уже не первый день. Я давно должен был обратить внимание, но дела… Дела государственной важности! Проследите, чтобы обращение с нею было самое превосходное, а я приеду ввечеру, непременно…

И князь подал почтительно склонившемуся эскулапу два пальца — неслыханная честь!

Савельев не раз и не два раздраженно смотрел на часы, переминаясь с ноги на ногу возле открытой дверцы дорожной кареты. Вилим давно принес и привязал к задку кареты чемоданы хозяина и теперь скучал, слоняясь по двору трактира. С отъездом запаздывали, Шувалов никак не мог окончить какие-то чрезвычайно важные, по его словам, письма. Наконец граф вышел во двор, совершенно одетый, в низко надвинутой на лоб мягкой пуховой шляпе. Его лицо, сколько удалось разглядеть Савельеву, хранило угрюмое выражение.

— Что случилось за эти несколько часов, дружище? — насмешливо обратился к нему статский советник. Он успел привыкнуть, что настроение его нового приятеля меняется с молниеносной быстротой, как у многих людей, склонных к меланхолии, либо свойственной им от природы, либо приобретенной вследствие перенесенных невзгод. — Неужели Отечество опять в опасности?

— Легко тебе шутить, — мрачно ответил Шувалов, усаживаясь в карету и укрывая колени дорожным пледом. — Тебе не случалось переживать того, что пережил сейчас я.

— Где пережил? — изумился Савельев, усаживаясь рядом с ним и захлопывая дверцу. — В трактире, в номере?!

— Представь, да. Я написал самое ужасное письмо в своей жизни… Самой замечательной девушке, которую когда-либо встречал.

— Погоди, постой! — Савельев так и подпрыгнул на кожаных подушках сиденья. — Не о сенаторской ли дочке речь?! Что ты написал ей, несчастный мизантроп?! Надеюсь, не отверг ее пламенные чувства?! А то ведь она дорогу к Малой Невке найдет, как грозилась!

Шувалов отмахнулся:

— У меня нет настроения говорить об этом. А если и написал?! Это касается только нас двоих… Я много думал эти дни… Я опрометчиво ответил на ее неопытное первое чувство… С моей стороны это была низость, ее отец в чем-то прав, обвиняя и ненавидя меня! Не стоит связывать судьбу со ссыльным, который никогда не сможет обеспечить ей положение в обществе, которого она достойна. На что я годен? Хозяйничать в деревне, благодетельствовать мужикам, пить чай в халате, вести счета, ездить в бричке наблюдать сельские работы… А она молода, хороша собой, избалована вниманием. Ей потребуется общество, блеск, знатные знакомые, каких я в деревне ей не найду… Неизбежно, Татьяна меня возненавидит. Станет скучать… Слезы, упреки, и как следствие — взаимное охлаждение.

— И все это ты ей написал? — с ужасом в голосе спросил Савельев.

— Примерно… Я пытался подобрать выражения, которые убедили бы ее, не обидев…

— Ты идиот, голубчик мой! — перебил его статский советник. — Законченный идиот! И будь любезен, не говори со мной больше об этой благоглупости, которую ты только что проделал, отправив девушке подобное письмецо! Так с нею обойтись!

— Кто бы говорил о том, как не следует обходиться с молодыми девушками?! — вспылил Евгений. Несмотря на недавно завязавшуюся дружбу, он не забывал приятелю поступка, совершенного в отношении его прежней невесты.

Пожалуй, они поссорились бы крепко, но их прервало неожиданное происшествие. Карета, уже подъезжавшая к заставе, неожиданно была остановлена другим экипажем, почти перегородившим дорогу. Взмыленные лошади, ошалевший кучер, который, должно быть, хорошо получил на водку от седоков, так как вид у него был донельзя довольный и утомленный, — все указывало на то, что экипаж проделал длинный путь за короткое время. Дверца кареты распахнулась, и оттуда выпрыгнула стройная девушка в простом черном дорожном плаще. За нею показалась согнутая чуть не вдвое долговязая фигура, которая, разогнувшись, преобразовалась в сухопарую красноглазую девицу, очень напоминавшую циркуль. Шувалов, выглянув в окно, ахнул:

— Татьяна! Как это может быть?! Я имел неосторожность писать ей из Царского, она отвечала мне на адрес трактира, но я не думал, что она приедет!

— В самом деле! — Савельев также окинул взглядом путешественниц. — Это по твою душу, сэр Ланселот.

Евгений уже выбрался из кареты и сжимал руки девушки. Он несколько раз пытался заговорить, но ему не удавалось перебить ее.

— Я уехала, совсем, совсем сбежала! — взбудораженно отчитывалась Татьяна, сияя и дрожа всем телом. — Дома творится что-то неладное, матушка заболела, папенька на всех сердит, им не до меня… А мне больше не до них! Я принадлежу вам, а до прочего дела нет! Я еду с вами в деревню, а там повенчаемся. Нечего ждать, я не в состоянии ждать!

— Погодите… — выговорил наконец граф, не глядя ей в глаза. — Постойте… Я написал вам письмо, оно было отправлено в Петербург утренней почтой. Там все объяснено.

Ошеломленная его тоном и уклончивым видом, девушка отняла руки и пытливо взглянула на Евгения:

— Что это за письмо? Скажите, что в нем?

— Вы прочтете сами, когда вернетесь домой, к родителям.

— Я домой не вернусь! — воскликнула она. — Что вы затеяли, сознавайтесь?!

— Господин граф поступил так, как должен поступить на его месте каждый добропорядочный… ссыльный! — неожиданно вмешался Савельев, также вышедший из кареты и слушавший весь разговор. — Он отложил вашу помолвку и уж конечно свадьбу на неопределенное время и возвращается к месту отбытия своего наказания, а именно в деревню. Стоит ли говорить, что я, как лицо должностное, полностью одобряю его поведение, поскольку не могу вам не заметить, милостивая госпожа, что если ваш батюшка сенатор вздумает преследовать вас по закону, то последствия для графа могут быть самые печальные. Уж оставим в стороне неприятные слухи, которые пойдут на ваш счет!

— А вы помолчите, когда не спрашивают, — сквозь зубы бросила ему Татьяна. Ее лицо горело, губы дрожали. — Евгений, я правильно услышала, верно поняла? Вы отказываетесь от меня?

— Я не имею права губить вашу жизнь… — жалко пробормотал Евгений, упорно глядя в землю. — Вы сами не простите мне этого мезальянса. Вас это будет мучить… Ваши мучения меня убьют…