Книга Тайна трех - Элла Чак

в Оймяконе? – спросила Алла, пока мы шли с ней вдоль этажерок с миллионом ящиков, бутылочек, порошков, контейнеров, коробок.

– Сойдет.

– Вот и хорошо, родная. Вот и хорошо, – остановилась она возле ряда с прибитым номером «двести двадцать два». – Он тут, – взяла она в руки пузырек размером с пробник духов. – Дунешь пыльцой ему в лицо, и он все вспомнит.

– Ты уже делала это раньше? Ты стирала кому-то память?

Но ответ уже был на моих губах и в ее улыбке.

– Мне, – ответила я. – В день, когда умерли сестры. Ты стерла мне воспоминания. Зачем, – шептала я, – Алка… зачем?

Она обернулась на Максима, помахала ему кончиками пальцев из-за невозможности распахнуть руки, обернутые стяжками, и ответила:

– Потому что ты должна была быть здесь, – вытянула руки Алла, ожидая, что я разрежу стяжки. – Не думая, что я злой гений, Кирочка.

– Разве ты не злая?

– Quod erat demonstrandum! – продекламировала она. – Что и требовалось доказать! Я злая. Тут без вопросов. Но я сомневаюсь про гения, – блеснули ее глаза среди облака вспорхнувших светлячков, – как истинная ученая, я должна сомневаться во всем, что знаю. И ты тоже.

Сунув пузырек с пыльцой в карман, я разбила одну из пустых бутылок, поднимая стекло:

– Что еще за заклинание?

– Латынь, Кирочка.

– Гравировка… – дошло до меня, – аббревиатура QED на кольцах.

– Доказательство, Кирочка, – это то, к чему стремится мой разум.

В ее взгляде мелькнула тень сомнения, которую я не могла не заметить.

– Но ты доказала еще не все, что хотела, – разрезала я стяжки на ее запястьях. – И ты знаешь это.

– Потому что… ты знаешь больше, – сделала она логичный и неприятный для нее вывод.

В одно мгновение Алла развернулась, оказавшись возле бабушки, и плеснула ей в лицо из ближайшей колбы. Тело бабушки затряслось в судорогах даже раньше, чем она упала на металлический пол.

– Ба! – перевернула я ее, проверяя пульс на шее.

Алла подняла упавшее ружье и метко выстрелила, пробивая сразу две желтых трубы.

– Ух ты. Не думала, что у меня с первого раза получится. Наверное, гены! – улыбнулась она кончавшейся бабушке.

– Алла! Доченька моя! – услышали мы голоса пролетом ниже, когда в оранжерею вбежали Воронцовы-старшие.

– Женя… – закатила глаза Алла, понимая, кто их вызвал сюда.

Владислава Сергеевна вытянула к дочери руки, как к уносящейся от нее дикой птичьей стае.

– Умоляю, убери ружье!

– Дочь, – хрипел Воронцов-старший, – я все решу. Я отдам тебе империю. Ты будешь управлять сама, как пожелаешь. Не трогай никого. Спускайся, мы же любим тебя.

– Благодарю, что присоединились, – передернула Алла затвор. – Без вас будет даже удобней. Но вы не бойтесь, вы умрете быстро.

Спихнув меня, когда я прыгнула ей на спину, мешая прицелиться в родителей, она ударила прикладом мне в бок. Я кидала в нее всеми подряд порошками и банками, пока она не обернулась:

– Еще раз швырнешь, и я забуду, что люблю тебя больше всех в этой семье. Рухнешь, – кивнула она через перила, – и никакая пудра не спасет. Только посмертный макияж патологоанатома.

И она обернулась еще раз. И смотрела так, словно была уверена на сто процентов, что скоро я с ним встречусь.

– Скоро ты с ним встретишься, – подтвердила она мою догадку, – гарантирую, Кирочка. Встретишься. И начнешь бояться смотреться в зеркала.

Я вернулась к бабушке. Она больше не дергалась. Только сипела синими губами с белой пеной по окантовке. Перекинув руку через плечо, я потащила ее вниз по лестнице. Когда мы стояли на последних ступеньках, грянул выстрел. Пуля ударила в перила возле моей руки, выбивая опору, мы с бабушкой рухнули и, если бы Максим не подставил свою спину, смягчив наше падение, сломали бы пару ребер.

За фасадными стеклами оранжереи раздавался вой полицейских сирен. Я могла расслышать удар лопастей пронесшегося над нами вертолета.

– У них ничего нет на меня, – обернулась Алла, – ни одного факта! Твоя бабушка вломилась, и я убила ее. Вот что здесь произошло, моя Кирочка. Мирослава умерла, как было предначертано уравнением. От нее остался только призрак.

Я кивнула, соглашаясь:

– Да, Алла. Остался только серый призрак.

Блаженная маска окутала лицо Аллы, когда она посмотрела на мониторы ноутбуков, управляющих оранжереей:

– Ты настоящая, Кирочка. Ты – моя настоящая сестра.

Она поняла, что я говорю о серых призраках – прозрачных камерах Кости, которые я приклеила к монитору. Доказательств было предостаточно.

Сергей Воронцов медленно подходил к дочери с вытянутой рукой. Его голос колебался, а ноги скользили по кровавым дорожкам, что вели к Жене, возле руки которого лежал измазанный кровью мобильный телефон.

– Аллочка, – просил Воронцов, – отдай ружье.

– Нет.

Алла выстрелила, но в этот раз не в людей. Она попала в панель управления дверьми, захлопывая всех внутри.

– У нее закончились пули, – прошептала я.

– Это дриллинг… – услышала за спиной голос Макса, – трехстволка. Еще один патрон.

– Вот, Кирочка. Это оно и есть. Наше доказательство. Твое и мое.

Глядя мне в глаза, она выстрелила в склад аммиачных бочек.

Вот только на траектории выстрела оказалась… я.

Глава 26

Собери слово «счастье» из букв «Ж», «О», «П» и «А»

Грянули два выстрела.

– Кирочка… – прошептали губы Аллы, расплываясь в улыбке, но не уверенной и сильной, какой я ее обычно видела, а растерянной, словно она только что оторвала кукле голову, моргнула, а у сломанной ею игрушки голова почему-то опять на месте. – Я не понимаю…

Я стояла с вытянутой к ней рукой. Мои пальцы лежали на спусковом крючке пистолета, а поверх их сжимали пальцы Максима. Он вздернул пистолет, который я держала, и спустил курок моей рукой.

Выстрел Аллы сменил траекторию и угодил в одну из труб, из которой рвался жар пламени.

Мы с Аллой стояли друг напротив друга, не сводя взглядов. Ее алое платье в центре груди напитывалось кровью, но ее было совсем не видно. Краешек губы окропился тонкой вертикальной струйкой.

А потом тело Аллы повернулось по часовой стрелке на три часа, пока меня кто-то опрокинул на девять. Я успела зацепиться за подножку, падая возле бабушки и закрывая ее руками, сверху на нас навалился Максим, опуская сцепленные стяжками запястья мне на глаза.

Зажмурившись, задержав дыхание, замерев, я чувствовала адский жар. Он проникал в ноздри, кипятил легкие, обжигал кожу, на которую сыпались ошметки взорванной оранжереи.

Как только перестало грохотать и взрываться, прищурившись, я открыла глаза. Я звала бабушку, звала Максима, но не слышала свой голос. Кашляя в рассеявшемся дыму, шатаясь, я пробовала встать оглушенной взрывами и пожаром лесной антилопой.

И