Книга Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

«Вы мне вагон, а я вам пятьсот рублей золотом, и никому ни слова». А он, прохвост, расхохотался да как рявкнет: «Нет, ты мне дай пять тысяч и можешь говорить об этом кому угодно».

— Ну, и дальше что? — выпив пива и разламывая красный хрустящий панцирь рака, полюбопытствовала Ванда.

— Пришлось дать. И вот теперь всем рассказываю, в том числе и вам.

Неприятный субъект заказал подбежавшему старичку официанту графинчик холодной водки и два пирожных «наполеон». Девица робко посмотрела субъекту в глаза, прикрытые темными очками, и тихонько попросила:

— Мне бы, милый, котлетку.

— Хватит с тебя и пирожного. И водку, и пирожное заказываю сверх уговора. Это тоже следует принять во внимание.

— Тошнит меня от этих пирожных… — и, глотая слюну, добавила: — Несвежие они.

Девица была тоненькая, совсем молодая, с бледным чахоточным лицом.

— Как это — несвежие? Нехорошо так наговаривать, барышня, — возмутился официант, терпеливо ожидавший приказаний.

Ванда, пристально глядевшая на девицу, щелкнула ридикюлем, достала новенький бумажный червонец и сунула его в узенькую девичью руку:

— Плюнь ему, мерзавцу, в морду и беги отседова.

Девица робко поднялась, пробормотала:

— Спасибо, мадам… У меня дома голодный ребенок, — и, все время кланяясь, пятясь, неслышно выскользнула из подвала.

— Их тут, вертихвосток, вечерами как бабочек у фонаря, — объяснил официант, полотенцем, перекинутым через руку, вытирая высокий, с залысинами вспотевший лоб.

— Кем я только не была, а вот мадамой — никогда. Так что это она зря ко мне.

— А вас не Вандой звать? — осторожно спросил официант, все время присматривавшийся к ней.

— Нет! И точка. Получай за пиво и раки — и гуд бай! — Ванда щедро расплатилась, подмигнула официанту и потянула за собой на улицу всю компанию. Не может человек раз и навсегда освободиться от своего прошлого, оно нет-нет да и напомнит о себе.

Они вышли из прохладного подвала на раскаленный солнцем тротуар; к ним бросилась бойкая стайка мальчишек, торгующих сливочными ирисками и штучными папиросами.

Отмахнувшись от них, Бондаренко спросил:

— Кому же этого самого барашка следует отвалить?

— Коробкину Тимофею Трофимовичу, — сказал Светличный.

— Кому, кому? — Оба крестьянина приостановились от удивления.

— У него есть родной братец, большими делами ворочает на железной дороге. Все может.

— Сколько? Сколько надо дать? — В старческих глазах Отченашенко молодо вспыхнула ненависть.

— Думаю, пятьсот целковых устроит его, — прикинула Ванда. — Ведь он тоже кому-то должен дать.

— Выходит, укупорка дороже товара, — нахмурился Отченашенко.

— Да так уж издавна повелось: за морем телушка полушка, да рубль перевоз, — насмешливо напомнила поговорку Ванда.

— Ну, что ж, веди к этому Коробкину, — решил Бондаренко. — Погрузим свой трактор — и айда домой. Я уж и гостинцев детишкам своим накупил, у меня их шестеро душ.

— Не пойдем мы. Валяйте к нему сами, скажите — я послал.

Светличный назвал адрес Коробкина.

— Может, не пойдем? — робко спросила учительница.

— Ничего не попишешь. Издержки нэпа. Надо считаться с ними. Пошли, — решительно сказал Бондаренко.

Когда земляки ушли, Обмылок взял Ванду за руки и, заглядывая в ее красивые глаза, сказал:

— Ты знаешь, что я надумал в пивной?.. Потратить всю нашу деньгу на покупку облигаций.

— Ты что, Игнат, рехнулся или белены объелся? — Ванда пристально посмотрела на мужа. — Вроде бы, окромя пива, и не пил ничего, а несешь такую околесицу.

— Садись, дорогая. — Светличный подвел жену к парковой скамейке, они сели. Подождав, пока прохожие прошли, и убедившись, что их никто не слышит, Светличный продолжал: — На двадцатое августа назначили второй тираж выигрышей по государственному шестипроцентному золотому займу. Под Новый год состоится третий тираж, и так до бесконечности. Понимаешь, за пятерку можно выиграть сто тысяч рублей золотом. Но дело тут не в одном выигрыше. Мало я в это дело верую, тут и подтасовать могут, сделают так, что выиграют те облигации, что лежат в банке. Золотой рубль сейчас в самом соку. Уже объявлено: червонец будет котироваться на рижской бирже, заграничные буржуи уже признают его силу. Если купить сразу на десять тысяч облигаций, то через год можно содрать с государства шестьсот рублей процентов. Вот оно главное, что я хотел тебе сказать.

Ванда слушала молча. Слова мужа пробудили в ней давно угасший азарт игрока. Она не прочь хоть сейчас поставить все свое состояние на кон.

Игнат никогда не был дураком и сейчас говорит дело. Выходит, можно и при советской власти жить с ренты, стричь купоны и попивать дорогое винцо. Заем — дело прибыльное; вслед за первым займом государство выпустит второй, третий, и так до второго пришествия.

— Государство еще спасибо мне скажет. В сегодняшней «Правде» пропечатаны вопросы и ответы какого-то мудреца. Как поднять заработную плату? Прекратить обесценение денег! Как прекратить обесценение денег? Массовой покупкой облигаций! Вот она, высшая мудрость нашей жизни. — Обмылок достал шагреневое портмоне, вынул из него пять пятирублевых облигаций синего цвета с белыми процентными талонами.

— Вот, купил сегодня на двадцать пять рублей, а заплатил всего двадцать. Выгадал пятерку.

— Как это?

— Да так — есть распоряжение властей распределять облигаций среди нетрудового элемента в принудительном порядке. Ну, распределяют, конечно, и по учреждениям, среди безответных служащих. Вот людишки и продают, не хватает у них пороха ждать десять лет. Каждый думает: лучше я получу сейчас четыре рубля, чем через десять лет пятерку… Ну как же, Ванда? Пустим в оборот наш капитал или будем дожидаться у моря погоды?

— А ты все обдумал, Игнат? Все ли подбил на счетах? Не обдурит нас государство? От нашего государства всего можно ждать.

— Волков бояться — в лес не ходить, — неопределенно ответил лавочник и даже пожал плечами.

— А сколько у тебя денег?

— Десять тысяч с лишком в золотом исчислении.

— Удалой долго не думает. Покупай облигации на все десять тысяч, — решилась Ванда. — Видно, плакало мое манто из норки.

— Что сделано, то свято, — решительно заявил Светличный, и лицо его преобразилось, стало значительным и властным, почти как у механика Иванова.

— А как же наша лавка? Товар-то ведь покупать надо, — всполошилась Ванда.

— Хо, лавка! — Светличный осклабился. — Еще весной покалякал я с Ванькой Аксеновым. Знаешь — пацан-пацан, а дока, доказал мне, что, объявив нэп, большевики дали свободу торговли не лавочникам и буржуям, как мы по наивности думаем, а мужикам. Почему? Да потому, что, подымая сельское хозяйство, мужики дают возможность быстрее восстановить государственную промышленность. В этом, дорогая, заключается весь фокус с нэпом. А посему над лавкой рано или поздно придется поставить крест.

— Да, это похоже на правду, — согласилась Ванда.

— Так что наше от нас не уйдет.

Нельзя было забывать, что на ярмарке могут обокрасть и даже убить. Как бы напоминая об этом, мимо скамейки