Книга Лес видений - Павлина Морозова

Подался Василий ещё ближе, да за ножны схватился – намеренно ли, ненарочно, но Немилу это не на шутку испугало. Почувствовала она неоткуда взявшимся сильнейшим сильным чутьём, что нрав у Василия непростой, да как наяву увидела видение, в котором выпроставши меч из ножен тот всерьёз собирался заколоть её ударом в живот.

– Я не видела Ивана! – закричала Немила.

– Клянись! – потребовал Василий, и не подозревавший о том, что Немиле привиделось. Рука его соскользнула с ножен, и Немиле сразу же стало легче.

– Клянусь! Клянусь матушкой и батюшкой, не встречала я Ивана-царевича никогда в жизни! – повторила она, а сама подумала: «Да чего ж это я, как зайка-трусишка? Не мне ли вчера жить не хотелось? Ан, получается, себе же соврала? Нет, не готова я пока в тридесятое вернуться, рано мне ещё от земных тягот отказываться». Представился ей против воли огромный ленивый улей Денница-града, где никто ничего не делает, а только бродит по улицам да вспоминает и рассказывает другим события минувшей жизни, и вспомнилась Алатырь-гора, где кончают свои дни те, кому больше нечего вспомнить, и до того Немиле захотелось, чтобы ей всегда было о чём рассказать!

Снова появилась в ней жажда жизни и желание бежать, бежать из тёмной и тесной клетки, где её совсем не ценят и не любят, и собственный батюшка ни во что не ставит!

А ведь ей достанет смелости пуститься за Ягой хоть до самых южных гор! – вот что она поняла со всей ясностью ума. Только бы клубочек не подвёл, а с невзгодами уж как-нибудь сладится. Василий-царевич поймёт, что она бесполезна в поиске Ивана-царевича, да отпустит её.

– До чего же взгляд у тебя тяжёлый стал! – присвистнул Василий. – Сама оскорблённая невинность! Ладно, поверю я тебе. Значит, брат мой Иван не у Яги. Я так и думал, что всё это глупые сплетни, ты же лишь подтвердила мои размышления. Однако, ещё не обо всём ты мне поведала, Немила-краса. Поведай мне о своём житье-бытье у бабы лесной, да без утайки. Как там старая поживает? Добра наживает? Реликвии-то, те, что у нашей семьи отобрала, стережёт как зеницу ока?

– Стережёт, – наклонив голову, согласилась Немила.

– Это хорошо. Уж лучше пусть они у ней будут, в сохранности и подальше от искушения, – удовлетворённо ответил Василий. – Что же, благодарствую за твой сказ, Немилушка. Пусть он оказался скромен, но не бесполезен. Теперича нет нам нужды соваться в чащу. Только знать бы, где Ивана искать? Эх-х… А вдруг его уже и на свете нет?

Немила коротко задумалась. Хотелось ей утешить тоску Василия, сказать, что нет его брата в тридесятом, что если ничего не случилось за последние три дня, то должен он быть жив. Но эта ниточка потянула бы за собой остальные, так что она сказала лишь:

– Не печалься, Василий. Продолжай искать, и твой брат, наш любимый царевич, обязательно найдётся.

Тот отмахнулся, но не со злом, Немила почувствовала его расположенность к себе.

– Найдётся-то найдётся, и я уже начинаю побаиваться того, что будет, когда мы его найдём… Но ты же не знаешь ничего из того, что тут творилось в твоё отсутствие. Нет! Не могу я об этом говорить! Пусть тебе другие расскажут, более смелые на язык! А потом присоединяйтесь с батюшкой к пиру, я буду рад вас там видеть.

Василий-царевич выставил перед собой ладонь, стал подниматься с табурета. Стражник распахнул перед ним дверь, и царевич вышел из светлицы не оглядываясь.

Они остались с батюшкой одни, и никто не решался начать разговор первым.

Немила комкала юбку. Снизу и вообще отовсюду слышался нестройный хор голосов, который заметно прибавил веселья с того момента, как Василий покинул светлицу. За дверью вероятнее всего уже никого не было.

Затянули песню. Посевную, ту, что поётся по весне и в начале лета в надежде на хороший урожай.

– Батюшка, можно мне пойти ко всем? – тоненьким, холодным, как сосулька голосом воспросила она.

– Можно, – отозвался тот из угла и спохватился. – Немилушка, доченька, конечно же иди! Но сначала прости меня, дурака! Я же для собственного твоего благополучия тебя запер! Знаешь ли ты, как сильно меня глодала совесть? Можешь ли представить, как тяжело было знать, что ты тут, рядом, но не мочь тебя обнять?

– Полно, батюшка, – отмахнулась Немила, отвернувшись в сторону.

– Нет, не полно! Сейчас я тебе расскажу, дай лишь с силами собраться…

Далее батюшка вышел из тени. Он упал рядом с постелью и обнял Немилины колени, отчего её чувства всколыхнулись, снова стали мягкими. Уж очень она в глубине души любила, когда батюшка таким образом любовь проявлял. Не могла она перед ним устоять.

– Пока тебя не было, пока ты – по собственной вине тоже, но не будем сейчас об этом – исчезла, в царстве Лыбедском начали твориться странные вещи. Дружину на самую лютую зиму распустили, потому мы все вернулись домой (не буду говорить, как велико было моё горе, когда не встретил тебя, оно и так очевидно). Но стали до нас вскоре доходить тревожные вести, что якобы во дворце видели молодца, уж очень сильно смахивающего на царевича. Дальше – ещё больше. Со всех уголком царства стали приходить ужасные вести о том, что некий Иван, величающий себя царевичем и одевающийся как царевич, пользуется доверием молодых красивых девиц, а напакостив, исчезает. И если бы это был конец истории! о, я бы молил, чтобы это было так, но увы, всё правда. У тех девиц, которые поддались чарам Ивана (ибо видевшие его клянутся, что это Иван и был, невзирая на протесты других) обнаружился страшный недуг, из-за которого жизни их стали обрываться одна за одной, и побороть его не смогли ни один из знахарей и ни одна из знахарок.

– Что же это был за такой недуг? – спросила она сдержанно, и батюшка натужно замычал, пока не взял себя в руки.

– Ни вслух не сказать, ни пером описать, – ответил он, наконец, в немалом смущении.

– А ты попробуй опиши, – с негаданной невозмутимостью потребовала Немилушка.

– В родах они все умерли, – теребя тесёмочку на рукаве, ответил батюшка.

– А дети живы остались? – пытливо поинтересовалась она.

Боялась Немила, что не понравится ей ответ батюшки, ой как не понравится. Так и сталось.

– Дети… нет, тоже умерли, – признался батюшка и отвёл глаза в сторону. – Мы, это, Немилушка, кушать идём?

– Мне бы в баньку и одёжу сменить…

Глаза Немилушки не увлажнились, но рот сжался в болезненную ниточку. Убили всех детей, вынесли им смертный приговор.

– Да-да, конечно, – батюшка понимающе закивал головой, засуетился. – Банька для наших гостей топится, а одёжа вся твоя в сундучке, нетронутая с зимы лежит. Сходи умойся, а потом возвращайся к нам.

– Хорошо, батюшка. Я мигом оборочусь, – пообещала Немила, глазом не моргнув, и бросилась к сундучку за исподним.

– Я, может, тебя провожу?

– Без надобности, – отрезала Немила, пока выбирала юбку – не понаряднее, но поудобнее. Плевать ей было, что о ней кто подумает, главное – не умыться, но смыться отсюда поскорее. Ожидала она, что батюшка начнёт настаивать, и у неё уже были наготове подходящие слова для спора, но тот сдался на удивление быстро: