Книга Только никому не говори. Солнце любви - Инна Булгакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Делать мне больше нечего! Но я умею угадывать. — Поль улыбнулся. — Не трепещи, Романыч, на мой счет: я сегодня полдня с машиной возился, все дребезжит.
- Позволь! Почему ты решил, что разговор состоялся сегодня?
- Мама сказала: «Петруша приходил». Напугал ты ее «мертвой головой», боится атрибутов смерти. — Поль снисходительно пожал плечами. — Даже в церковь зайти боится.
- А ты не боишься?
- Чего я там не видел? Это прошлое, Петр, пусть великое и красивое, но со смертью мы уже давно остались наедине и никакие драгоценные ризы не прикроют пустоту.
- Храм ассоциируется со смертью? — уточнил философ задумчиво.
- А разве нет?
- К сожалению, ты прав. Мы скорее поверим в небытие, чем в Воскресение.
- Нет, в Его Воскресение я верю, ведь Он был Богом.
- Так иди дальше, смелее — «для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» — сквозь безумие и соблазн поверь, что Он указал нам путь.
- Не обманешь! Бог воскрес физически, а нас черви сожрут. Вспомни распятие: Иисус попирает наш прах.
- Ветхого Адама, а ты, дурак, крещеный, — разгорячился Петр
Романович, странно взволнованный, и произнес странно: — Прах на распятии.
- Вот тебе типичный сюжет американского триллера, — подхвати Поль дурашливо, не обидевшись на «дурака». — Религиозный фанатик убивает блудницу распятием, на котором проступает кровь.
- Есть такой триллер?
- Не видел, но чую: должен быть. У американчиков все есть.
- «Какой у американчиков любимый спорт?» — всплыл «вслух» последний вопрос Подземельного, под занавес, на пороге.
- Черт их знает. Волейбол, наверное.
- Бейсбол.
- Пусть забавляются, — великодушно разрешил Поль. — Я лично предпочитаю теннис. Сегодня утром у мамы выиграл 6–4.
- И папу в шахматы обыгрываешь, вундер-киндер.
- Дети, — заметил мальчишка лукаво, — должны идти дальше родителей, тем более одаренные дети.
- Ну, ты натуральный «павлин». — Оба рассмеялись чуть ли не заговорщицки. — Я действительно Ольгу сильно расстроил?
- Сидит волосы расчесывает. Она хоть и любит пожаловаться, из кокетства, что отец заставил ее гриву отрастить, — это дамский способ успокоиться.
- Снисходительный твой тон не делает тебе чести. Беспокоится она за тебя, за недоросля.
- Связался с блудницей! — пророкотал Поль басом. — Наш адвокат грохочет, как на суде. А я им заявляю: «Мне Романыч разрешил».
- Жаль, что они не родили деду внучку — не были б так на тебе сосредоточены. Больной ребенок тем более к себе привязывает, — встал философ в позу учителя. — Ольга до сих пор просыпается по ночам от твоего детского крика.
- Я их не просил меня рожать, — отмахнулся юноша лениво и добавил: — Я тоже.
- Что тоже?
- Просыпаюсь. Когда приходит «черная собака». Я весь в крови, потому что папы рядом нет.
- Кровь? — удивился Петр Романович. — Я не помню крови.
- Он же был со мной, — пояснил Поль, — и я не прокусил себе язык, что иногда случалось. Что у тебя с рукою? — И пропел: «Синенький, с кровью, платочек.»
- Порезался, пустяки.
- А платочек чей? Женский, кружевной.
- Не Варин, не любопытствуй.
- Широкий у тебя размах, философ.
- Слушай, брат! — поддался Петр Романович состраданию к «бедному ребенку», которому когда-то не сострадал по черствости сердца. — Ты сходишь с ума, а она. она не стоит этого, это уже было с Павлом и погубило его.
- Я схожу с ума? — переспросил Поль надменно.
- Не обманешь, я чувствую в тебе жар, трепет и страх.
- Ишь ты, Романыч, какой чувствительный! Оставь безумства молодости, иначе превратишься в Ангелевича, — отрезал зло.
Философ тотчас превратился в «сыщика».
- А что с Ангелевичем?
- Старческие прихоти отвратительны, — говорил Ипполит искренне и непривычно серьезно.
- Но он, кажется, любит жену.
- Я ж не о любви говорю, а о похоти. Понимаешь разницу?
- Понимаю, — поддакнул Петр Романович, боясь спугнуть этот новый искренний тон.
- Как там у вашего Платона различаются? Ну, два вида.
Философ подсказал нетерпеливо:
- Афродита небесная и Афродита вульгарная.
- О, точно! Небесная, может быть, и выдержит вечность, но страсть — нет, нужна новая встряска. новое юное тело. Понимаешь?
- Понимаю.
- Ну, ты тоже не молоденький. Вспомни царя Соломона. Ангелевич горит, а не я.
- Он хочет создать античную академию.
- Платоновскую, а? Сублимация, подмена сексуального инстинкта, под академией подразумевается бордель. Знаешь, где они познакомились?
- Ангелевич с Варей?
- А о ком мы еще говорим? Наш Мастер с нашей Маргаритой, — Поль расхохотался. — На улице, вот здесь.
- Когда?
- Давно уже. Давненько. Она шла на свидание.
- Разве у нее был возлюбленный?
- Разумеется. Ох и лопух ты, братец! Ну вспомни же — натуральная Ева. За Евой-Маргаритой шел господин в «нетерпении похоти», — Поль, как известно, обожал Святое Писание. — Она ощутила это безошибочно — вот они и познакомились.
- Ты ж говорил, она ни с кем не спит.
- Возможно, она с ним и не спала, играя в невинность — ведь и с тобой так было, правда? — и тем самым сумела его так возбудить, что он приготовил ей дорогой подарок.
- Ангажемент в «Китеже».
- Угадал, ты умный. В том граде, который по русской легенде ушел на дно Светояра, а над ним плавают русалки с длинными зелеными волосами, которые они расчесывают, завлекая, вожделея.
- Поль, — прервал Петр Романович бред, от которого ему становилось физически нехорошо, — ты, случаем, не под наркотой?
- Не употребляю. Я умею извлекать изысканные ощущения из самой заурядной действительности, как из самой драматической.
«Это обостренное восприятие, — подумал Петр Романович, — дала ему «священная болезнь», — и спросил:
- Тебе Варвара рассказала?
- Не впрямую. Надо уметь понимать между слов.
- Ты проводишь параллель между отдаленными по времени ситуациями. И я готов тебе поверить, но у Ангелевича три алиби.
- Три? — Поль расхохотался в своем обычном шутовском духе. — А тебе не кажется, что это перебор? — Озабоченно глянул на наручные часы и умчался к Афродите Vulgarus. Венере латинской (тотчас услужливо и насмешливо всплыло Lues Venerae).