Книга Лед Бомбея - Лесли Форбс

Тот, кому было поручено убирать в этих номерах, плохо выполнил свою работу. За спинкой разваливающегося дивана я нашла несколько дисков твердого голубого воска, а в углу большого буфета – лохмотья, от которых сильно воняло какими-то химикатами, и несколько пустых бутылочек. Меня бы не удивило, если при химическом анализе в них обнаружились бы следы цианистого калия и нитрата серебра. Занимался ли Сами здесь своим ремеслом втайне от всех или работал с кем-то из людей Викрама Рейвена?

Я положила бутылки, лохмотья и воск в сумку, вышла из комнаты и пошла по коридору налево в глубь отеля «Рама» в полном одиночестве среди яркого солнца, следов крови и густой пыли.

За дверью в конце узкого коридора в той части отеля, где еще сохранилась большая часть стен, я обнаружила ванну. Ванна была почти нетронута. Отломанной оказалась всего одна ножка, на месте были и две шестидюймовые эмалированные ручки. Эдвардианский медный душ позеленел от времени, но кто-то повесил на него гирлянду из цветов и попытался, хоть и не совсем удачно, стереть пятна крови со стены рядом с ванной. Над ней на расстоянии примерно двух дюймов, там, где обычно собирается грязь, бросались в глаза темно-бордовые отметины. На какое-то мгновение я задумалась над воздействием воды на возможность обнаружения определенных антител в этих засохших пятнах.

Теперь я действовала почти механически, выполняя процедуры, которые уже довольно смутно помнила с тех времен, когда училась совать свой нос в личную жизнь и смерть других людей. Я сделала снимки темно-бордовых пятен на стене и ванне, а остатки крови соскребла в конверт. Рядом со следом человеческой ноги, четко обозначившимся среди пыли и кусков штукатурки и очерченным кровавой чертой, я положила упаковку из-под «Тампакса», чтобы был понятен размер, и все это тоже засняла. Ощупала неровные края ванны в поисках каких-нибудь ниток или кусочков ткани и все, что нашла, сунула в еще один чистый конверт.

Время от времени я выходила из комнаты, чтобы взглянуть на небо, и снова возвращалась к своей уже ставшей привычной работе. За последнее время я приобрела в ней некоторый опыт и сноровку профессионала. Перед тем как уйти, я бросила последний взгляд вокруг. И увидела, как что-то серебрится в пыли под ванной. Первая мысль была о пуговицах, которые тонущие часто срывают с рубашек своих убийц. Те самые пуговицы, что находят у них зажатыми в пальцах, как когда-то семена стрихнина в моем кулаке. Я опустилась на колени и сунула руку в годами копившуюся здесь грязь со следами смерти и порока.

Чертежный скальпель, по-видимому, случайно закатился под ванну, или кто-то задел его ногой, когда очередное тело вытаскивали из ванны, чтобы перенести на пляж. Я взглянула на алюминиевую ручку со специальными углублениями, чтобы было удобнее держать, и почувствовала зловещий холод этого орудия на моей теплой ладони, испачканной темной засохшей кровью так же, как и два параллельных лезвия скальпеля.

Медленным движением руки я опустила нож в конверт, превратив его из орудия убийства в вещественное доказательство. Скользя по руке, кончики обоих лезвий слегка задели кожу на ладони, оставив на ней две крошечные кровавые запятые, похожие на след от укуса змеи. Похожие также на пометки красным мелом, которые делала мать на плоских поверхностях в тех местах, где особенно важно избежать вдавливания золотого покрытия.

Работа была практически закончена. Конечно, я почти уверена, что никакие вещественные доказательства, которые мне удалось здесь собрать, ничего не изменят. Вряд ли что-то способно остановить эту цепь преступлений. Изменятся только лица. Тем не менее при любых обстоятельствах необходимо исполнить некий долг. Существуют определенные принципы, которые, как считается, разделяют все цивилизованные люди. Например, что все люди созданы равными. Или что наша юридическая система соответствует идее справедливости. И что в конце концов наступит момент, когда наши грехи найдут нас и мы будем призваны к ответу.

Я прошла к выходу из отеля по другому коридору. Когда-то давно эта часть гостиницы была выкрашена в легочно-розовый цвет, косяки дверей и панели – в почечно-красный; все здесь имело цвет внутренностей, который время совместно с плесенью и грибком превратили в цвет распада и гниения, столь часто обнаруживаемый при вскрытии умерших от рака.

Когда я проходила через первую комнату, мне показалось, что я слышу какой-то звук. Кроме изредка доносившегося поскребывания крыс и шороха тараканов теперь я отчетливо слышала жужжание в воздухе, что предшествует хлопку перегоревшей лампочки. На полу в комнате было выломано несколько досок, поэтому я ухватилась за дверной косяк, чтобы случайно не провалиться, и стала всматриваться в темные углы помещения. Но смогла разглядеть лишь пустую комнату, заполненную всяким хламом и мусором, и чуть дальше – вход в то, что во времена расцвета, вероятно, служило гардеробной. Жужжание доносилось именно оттуда.

Я отняла руку от дверного косяка и обнаружила, что она стала липкой и приобрела темно-бордовый цвет. Вначале я подумала, что это краска. На балконе моей лондонской квартиры растет рододендрон такого же цвета. Но кому придет в голову красить двери в заброшенном отеле? Я сделала шаг в темную комнату и стала двигаться вдоль стен по направлению к гардеробной, говоря при этом в микрофон, чтобы хоть немного успокоиться. Я пыталась в точности запечатлеть все детали. Собственный голос казался мне чужим, словно закадровый голос в кино:

В объективе камеры липкие темные брызги на полу и две параллельные отметины, смешанные со следами в пыли, ведущими в темноту к обломкам частично обрушившейся крыши. На куче обломков сидит крыса, чем-то обеспокоенная. Она поднимается на задние лапки и шипит на высокую зеленоглазую женщину, приближающуюся к ней, и убегает. Жужжание становится громче. Это – мухи.

В том месте, где мухи особенно густо скопились над кучей хлама, виднелось что-то тошнотворное, источающее сладковатый запах. Я наклонилась и сняла несколько кирпичей, при этом в воздух поднялась туча мух.

На какое-то мгновение я ощутила во рту привкус непереваренного бутерброда с джемом, отвернулась и сплюнула. После этого все-таки заставила себя снова повернуться и взглянуть на мешанину из окровавленной плоти, кусков костей и белого хряща, который когда-то был человеческим лицом. Убийца не позаботился по-настоящему спрятать тело жертвы. Но зачем-то отрубил кисти обеих рук. Так же, как тому загадочному трупу в «Ледяном доме», вспомнила я рассказ служителя на студии. И тут же задалась вопросом: а у этого не было ли золота в карманах? Здесь кровь значительно более свежая, чем кровь в ванне.

Я отошла от этой страшной кучи и стала искать, чем бы вытереть руки. У дверей я заметила темную помятую тряпку. Подняла ее, стерла с рук следы запекшейся крови и вдруг поняла, что это старая черная майка с надписью золотыми буквами на груди, некоторые уже были замазаны кровью: «Па-к ю-ского п-иода приближается!»

В Индии ходят рассказы о кобрах, пожирающих собственных собратьев, о змеях-каннибалах. На самом же деле случаи каннибализма среди змей имеют место только тогда, когда две кобры нападают на одну и ту же жертву, и более крупная из двух змей пожирает другую по ошибке вместе со своей более традиционной едой.