Книга Паутина удачи - Оксана Демченко

Мы выбрались во двор, Шарль невольно улыбнулся свежему морозному воздуху. Злость его постепенно осела, как муть в колодце, в глазах появился нормальный такой, здоровый интерес к происходящему. Воспитание вынудило открыть передо мной дверцу автомобиля. Руку он мне подал вроде бы вполне добровольно. И сам забрался следом.

– Но почему меня продали? – поинтересовался он.

– Да шутка это, ты уж терпи. Потапыча прозвище знаешь?

– Это тот, который Сам?

– Именно. А вот Евсея Оттовича как зовут?

– Не знаю, – удивился Шарль. – Я полагал, что у него нет никаких прозвищ. Он не из купцов, отец – военный. Сам по службе двигался, дисциплина и упорство, даже никаких сплетен нет, я в свое время выяснял.

Лешка Бризов сердито хлопнул дверцей. Старомодный, похожий на карету тихоходный автомобильчик прокашлялся и бодренько запрыгал к воротам, покачиваясь на рессорах. Летом на него сажают студентов в наказание. А зимой все наоборот: салон превосходно утеплен, четыре прожектора типа «молния» заливают снег ярчайшим светом. Вместо шипованных на машине стоят особые шины – широкие, заклятые на повышенное сцепление с дорогой. Сложная работа, штучная, износ высокий, зато про лед можно не вспоминать. И по целине, рыхлой и ненадежной, машинка тоже ходит без проблем.

Я обернулась, глянула в крошечное заднее стекло. Семен помахал рукой нам вслед и забрался в машину Евсея Оттовича. Понятно – ему еще писать о загадочной реформе ведомства, всю ночь слушать пояснения и читать документы. А там уже утро, надо бегом в редакцию – и печатать не разгибаясь… Опять парень без завтрака останется.

– Пятьсот метров от моего браслета – радиус твоего свободного перемещения, – буркнул Лешка, зарычал и даже, кажется, оскалился, когда при переключении передачи шестерни оскорбленно взвыли. – Вечные древние санки, а не машина! Когда ж она сдохнет и ректор Юнц, экономный, как все арьянцы, купит новую?

– Пятьсот метров? Спасибо, – удивился Шарль щедрости конвоира. – По-моему, перегазовка слишком короткая. У меня была похожая машина, она уважала медленный счет при переключении. Три передачи – три такта. И на третью надо выжать сцепление и ждать даже не «раз-два-три», а «и-и раз-два-три», а потом мягко, но быстро толкать рычаг.

– Еще на пятьсот метров можно отойти с мерцанием зрения и шумом в ушах, затем – граница дозволенного, то есть потеря сознания, – добавил Бризов чуть более мирно, досчитав до трех указанным методом и не услышав визга шестерен. – Это в столице. За первой дугой магистральных рельсов оба значения увеличиваются вдвое. За второй дугой утраиваются. Это по северной ветке. При перемещении на западную настройки возвращаются к столичным. Понятно?

– Да. Но это очень много.

– Шарль, ты ни разу не видел северных лесов, – посочувствовала я. – Там расстояние обычно меряют не километрами, а днями. До ближайших соседей может быть и пять дней, и более того. Леша, а если он заблудится?

– Тогда пусть жмет на центральное звено с вензелем колледжа. Второй браслет будет наводиться по сигналу, его найдут. И, кстати, обморок отложится на два часа.

Лешка тяжело, с всхлипом, вздохнул, сбросил скорость и погасил два прожектора – мы въехали в пригород. Стали петлять по узким улочкам, пробираясь самой короткой дорогой к особняку фон Гессов, расположенному на другом краю города.

– Я собирался с Томой поехать на Новый год к Доновым, на юг, – грустно признался Лешка. – Помолвка, понимаешь? Теперь все срывается. Корней Семенович гостит в столице до завершения праздников. А я все это время работаю у Потапыча машинистом в его ремпоезде. И стерегу этого франконского казачка.

Очередной вздох оказался тоскливее предыдущих. Шарль проникся, виновато развел руками и уже собрался сочувствовать вслух, но я не дала. Знаю я Лешку, он человек практичный.

– На что тебя купил Потапыч? Домик в пригороде для молодой семьи?

– Ох и устал я от твоих домыслов, – быстро отмахнулся Лешка. Помолчал, перебирая пальцами по рулю. Тайна его душила, но при Шарле не хотелось ее выбалтывать. – Ладно. Если без подробностей, то на полгода, с конца зимы, меня берут в экспериментальное депо на постоянную работу. И оплата очень хорошая, и дело исключительное.

– Ваши тайны превосходно засекречены от детей в возрасте восьми лет и младше, – хмыкнула я.

– Даже Саня знает? – ужаснулся Лешка, верно высчитав возраст.

– Ему Рони подарил макет «Черного рыцаря» с точной деталировкой. Великие и новейшие паровозы не дарят детям, даже кузенам.

– В арьянском посольстве уже с осени говорят о новом бронепоезде, – неожиданно для нас с Лешей сказал Шарль. – Насколько я успел выяснить, у него странное название – «Пегас», кажется. Имя женщины, сообщившей мне тайну, я не раскрою. Скажу лишь, что не успел отправить сведения во Франконию. Хорошие были сведения, интересные, – посетовал бывший шпион, явно рисуясь и гордясь собой. – Выход на рабочее давление за девять минут. Немыслимо!

– Чертежи украл? – запереживал Лешка. Он не сильно расстроился, поскольку паровоз зовется иначе, даже я слышала. Не «Пегас» вовсе, а «Облак».

– Только результаты проверочных заездов, – быстро отозвался Шарль.

Бризов довольно долго молчал, шевелил губами, изредка качал головой, что-то высчитывал на пальцах. Потом кивнул и презрительно фыркнул:

– Гнусная жизнь у джиннов. Чтобы к этой грязной свинье Дерюгиной под одеялко залезть, нужна редкая преданность делу. И небрезгливость. Шарль, ты хоть в курсе, что она…

– Мы не будем обсуждать такие вопросы при сударыне Беренике. – Шарль даже побледнел. – Если бы вы, сударь, не были моим конвоиром, а сам я – арестантом, я бы вас вызвал на дуэль. У каждого имеются принципы. Я не обсуждаю своих женщин, тем более при столь юных особах.

Бризов несколько смущенно пожал плечами и надолго смолк. Мы проехали самые чистые и близкие к центру улицы, голубоватый свет прожекторов вспыхивал в витринах лавок отблесками грозы, невозможной среди зимы, и в салоне копилось эдакое опасное электричество. Они поссорились! Мужчины… По словам мамы Лены, если бы не было нас, женщин, они бы вымерли. Кто от скуки, а кто от неумения общаться мирно и дослушивать до конца сказанное, не делая выводов по обрывку фразы и не хватаясь за оружие.

– Давайте поступим так, – предложила я. – Я вызову Лешку на дуэль и врежу ему вазой по черепу. Бризов прикусит язык и вообще уймется, а ты, Шарль, пожалеешь его и перестанешь кипеть.

– Я даже извинюсь, – согласился Лешка. – Шарль, ты не заводись. Аз есмь дурак, завелся сам, нахамил – и каюсь. Все из-за того, что наш… э-э-э… «Пегас» рассекречен прежде времени. Ты вот что мне скажи в порядке примирения: Мари ле Фир насколько надежный человек?

– Безмерно, – скривился Шарль. – Она следует всем инструкциям, у нее чернила вместо крови, она не уважает незаконные методы добывания сведений. Ее трижды намеревались выслать назад, во Франконию, по причине низкой лояльности к шпионажу и тонким делам посольства. Однако мадемуазель исключительно хороший юрист и знает семь языков. Она получает плату за одну должность и исполняет обязанности по трем. Мужчин презирает, не пьет даже разбавленное вино, на вещи и еду тратит меньше, чем возможно. Это не моя женщина, и я готов о ней сплетничать, поскольку вокруг нее, увы, нет поводов для сплетен. Сушеная рыба, вот и все. Почему возник вопрос, можно узнать?