Книга Оноре де Бальзак - Анри Труайя

Миновал поток более или менее искренних соболезнований, измученная Ева оказалась одна в неутешном положении вдовы. Дом казался ей огромным, пустым, мрачным, она не знала, чем занять свой ум, как убить время. Но писала дочери второго сентября, через две недели после смерти Бальзака: «Не беспокойся, мое дорогое, любимое дитя, здоровье мое на удивление в порядке, со всех сторон получаю лишь доказательства доброты и заинтересованности. Живу в печали, это правда, но и в абсолютном покое». Она ждала приезда сестры Каролины, ходила в монастырь повидать бывшую воспитательницу своей дочери, выезжала на прогулку со свекровью и Сюрвилями в Сюрен, ходила в Тюильри с племянницей Софи, с любопытством разглядывала празднично наряженных парижан и думала о том, что всех их, или почти всех, смерть автора «Человеческой комедии» не могла не тронуть. «Я чувствовала невыразимую грусть, у меня сжималось сердце, – продолжает она в том же письме, – когда я думала, что в этом полном людей одиночестве, в этой пустыне, населенной незнакомыми людьми, нет никого, кто не сострадал бы моей ужасной, невыразимой муке… Газеты продолжают публиковать о Нем заметки, мнения, биографии, я получаю посылки с прозой и стихами, и хотя никогда не отвечаю, они продолжают приходить». Она говорит о том, что со временем улицу Фортюне назовут именем Бальзака: «Все жители нашего квартала обращаются с просьбами разрешить изменить название улицы. В ожидании этого по-прежнему адресуй свои письма на улицу Фортюне, с ее столь обманчивым до сих пор названием».

Вступив в права наследования по завещанию 1847 года, Ева попросила Огюста Фессара в первую очередь расплатиться с самыми нетерпеливыми кредиторами. Ее главной заботой была пожизненная рента в три тысячи франков в год, выделенная Бальзаком матери. Она даже предложила ей временно обосноваться на улице Фортюне. Женщины ладили, избегая ссор, их объединила память об Оноре. Госпожа мать делала в городе покупки для невестки, которая говорила о ней: «В семьдесят три года она бегает, как лань, и всегда на ногах». Но понемногу отношения стали ухудшаться. Свекровь попросила увеличить ей «продовольственное» пособие, Ева сухо отвечала: «Я ничего не обещала вам сверх выплаты ренты, уверяю вас, что и это мне было непросто. Вы лучше других знаете, что все мое состояние ушло на уплату долгов вашего сына».

В ноябре 1850 года Ева и Арман Дютак подписали договор, согласно которому произведения Бальзака предполагалось издавать отдельными тиражами, избегая иметь дело с газетами и журналами. В этот же период в жизни вдовы появился юный почитатель Оноре – Шамфлери, он нанес ей визит после похорон, так как не был в Париже в момент кончины писателя. Очаровательная чистота молодого человека, его прекрасные манеры понравились Еве, она предложила ему заняться бумагами покойного мужа. Шамфлери был очень тронут и согласился. Во время беседы он все время жаловался на мигрень, госпожа Бальзак положила руки ему на лоб, чтобы магнетическими пассами облегчить страдания. Она была на двадцать лет старше, но пьянила сама мысль стать преемником Бальзака в объятиях этой пышной, ослепительной польки – в ней угадывалось сладострастие и опыт, легкий славянский акцент волновал. Ей пленительным показалось юношеское восхищение ею, которое, казалось, возвращало молодость. В первых письмах она еще обращается к нему вполне официально, но очень быстро переходит на «дорогой малыш». Она стала его любовницей и порой представлялась себе госпожой де Берни рядом с юношей Бальзаком. Ева не испытывала ни малейших угрызений совести, хотя муж ее умер меньше девяти месяцев назад, а Шамфлери она едва знала. После пережитого нуждалась в любви и забвении. «С тех пор как у меня выросли крылья, – пишет она ему, – я веду жизнь настоящей богемы, но только на свой лад – очень одинокую и чистую. У меня голова идет кругом от независимости и свободы. Я никогда больше не вернусь на родину. Мой дом – Елисейские Поля. Каждый вечер я хожу развлекаться в кафешантаны!.. Позавчера смеялась, как никогда в жизни. Боже, какое счастье никого не знать, ни о ком не заботиться, быть независимой, свободной и быть в Париже».

Все это не мешает ей пристально следить за изданием произведений Бальзака; когда она обнаруживает среди его рукописей два незаконченных романа – «Депутата от Арси» и «Мелких буржуа», предлагает Шамфлери завершить их. Это останется между ними, никто никогда ничего не узнает. Молодой человек отказывается, полагая такое вмешательство некорректным. Ева настаивает, неловко пытается подкупить: «Должна сказать тебе, что вчера получила некоторую сумму, на которую не рассчитывала, и там оказалось несколько „республиканских“ монеток – они такие желтенькие, блестящие, что я отложила их в сторону – для меня они внове и чересчур веселые». В качестве доказательства своей привязанности дарит Шамфлери печать, которой пользовался Оноре, посылая письма «Иностранке». Любовник неумолим: литературный обман не по нему. К тому же молодому человеку изрядно надоели излияния чувств и любовные притязания властной и болезненно ревнивой Евы, которая по малейшему поводу выходила из себя и осыпала его упреками. Он спрашивал себя, как мог Бальзак долгие годы выносить эту склонную к крайностям женщину и почему не порвал столь изнурительную связь. Сцены следовали одна за другой, все более бурные и грубые. В ноябре 1851 года они расстались.

Но Ева от своих планов не отказалась и обратилась к журналисту и писателю Шарлю Рабу. Не столь щепетильный, он согласился анонимно завершить «Человеческую комедию». Чтобы ускорить работу, вдова уверила его, что перед смертью Бальзак подробно рассказал ей, как ему виделось завершение его труда. Рабу бодро взялся за дело, перо у него было легким, Бальзак получался споро. «Депутат от Арси» появился в 1852 году на страницах «Le Constitutionnel». Имя Рабу там никак не фигурировало. Ободренный успехом, он взялся за «Мелких буржуа». Довольная Ева писала Дютаку: «Я уверена, что господин Рабу сумеет довести их до конца. У меня есть внутреннее убеждение, что господин де Бальзак выбрал бы только его для завершения своего творения. Это не простое предположение, уверенность. Во время болезни он сказал мне: „Я хотел бы увидеть Рабу. Быть может, он согласится взять на себя завершение „Мелких буржуа““. Они вышли частями в „Le Pays“, отдельное издание в четырех томах появилось только в 1856 году. В 1855-м увидели свет „Крестьяне“ – их ловко дополнила сама Ева, сначала на страницах „La Revue de Paris“, потом в пяти книгах у Потте».

Двенадцатого июля 1851 года в Париж приехали Анна и Георг. Они планировали остаться здесь надолго. Ева была счастлива. Вместе путешествовали по Франции и Бельгии. Это напоминало их эскапады вчетвером, вот только милого Бильбоке больше не было с ними, а вдова избегала говорить о нем, чтобы не омрачать настроение. Она решительно порвала со свекровью, которую называла «дуэньей» и «пугалом»: та прекрасно устроилась в Шантильи, пользуясь рентой и предаваясь мрачным мыслям. Примерно в это время художник Жан Жигу писал портрет Анны Мнишек, которая привела к нему в мастерскую свою мать. Ева была очарована его талантом и согласилась позировать. С каждым новым приходом этот суровый, замкнутый человек с острыми галльскими усиками нравился ей все больше. Очень скоро она стала его любовницей, дом на улице Фортюне, призванный стать прибежищем ее с Оноре любовных услад, стал свидетелем ее свиданий с художником. Алина Монюшко, старшая сестра Евы, писала седьмого августа другой своей сестре, Каролине Лакруа: «Эвелина свободна! Но я возмущена ее поведением – бедный Бальзак забыт так скоро. Восхитительное жилище, созданное им, посвященное ей, о чем говорит каждая мелочь, затем – свидетель чудовищных страданий, место его смерти, меньше чем через два года полностью преображается – другой принес сюда счастье, здесь думают только о пустяках, и это, признаюсь, возмущает меня». Позже Ева удалится со своим любовником в замок Борегар, специально для того купленный, и проживет бок о бок с ним до своей смерти десятого апреля 1882 года.