Книга Викинги. Потомки Одина и Тора - Гвинет Джонс

Поистине, странно видеть, как в 1066–1070 гг., после двух с половиной веков жесточайшей экспансии, скандинавские народы территориально практически вернулись к тому, с чего начинали (дальние атлантические колонии составляли существенное исключение). На то были свои причины, из которых мы назовем четыре главных. Во-первых, постоянная борьба за территории и господство между самими скандинавскими странами; кроме того, полная невозможность для скандинавов перенести на чужую почву свои политические и социальные институты и религиозные практики; немаловажную роль играл и тот факт, что народы, с которыми приходилось иметь дело норманнам – франки и англосаксы, население Византии и Халифата, а в далекой перспективе и славяне, – были богаче и сильнее их, и одновременно более восприимчивы и не столь консервативны; наконец, важнейшим препятствием стала нехватка людских ресурсов. Перечисленные здесь факторы нередко оказывались взаимосвязаны, и каждый из четырех пунктов можно еще развернуть. Очевидно, войны в самих скандинавских странах, имевшие своей целью создание некоего подобия империи, или объединение королевства, или расширение собственных владений, служили вечным препятствием для норманнских амбиций в чужих землях. Олав сын Трюггви и Олав сын Харальда, Свейн Вилобородый, Магнус сын Олава и Харальд Суровый (о Свейне Эстридсене говорить не станем) пытались воплотить свои замыслы в Скандинавии и в угоду этому жертвовали собственными честолюбивыми планами на западе или, по крайней мере, откладывали их исполнение на неопределенный срок[191]. Наш перечень можно продолжить именами таких прославленных викингских предводителей, как Годфред, Хорик, Олав-Анлав и Торкель Длинный. Скандинавские народы даже при Кнуте (который, надо напомнить, со временем все больше стал отождествлять себя с ролью английского властителя) никогда не действовали совместно ради общей цели и едва ли вообще были на это способны.

По поводу второй названной нами причины можно возразить, что Исландия и Данело являют собой примеры вполне успешного укоренения викингских обычаев и политических установок в иных землях. Надо заметить, однако, что в Исландии никто не жил, кроме нескольких рараг, поэтому ее случай особый, если не уникальный. С другой стороны, притом что обитатели Данело сохраняли «скандинавские устои» и поддерживали связи с родиной, они, несомненно, еще до битвы при Брунанбурге ориентировались больше на Англию, чем на Норвегию или Данию. Поселившись в Данело и получив желанные земли, норманны, которые хотели отныне сеять хлеб, а не сражаться, вскоре обнаружили, что им проще находить общий язык с дальними родичами, христианами-англосаксами, чем с северными собратьями-язычниками. Религия во всем этом играла важную роль. В Англии, Нормандии и Киеве отказ от старых богов – асов и ванов – и признание единственным и всемогущим Богом Христа разрушал ощущение норманнской обособленности, в то время как в самой Скандинавии языческие верования питали подобное чувство. И практически везде норманнов оказывалось слишком мало, чтобы они могли удерживать занятые позиции. На крайнем западе они не сумели обжить Виноградную страну и со временем потеряли Гренландию, доставшуюся эскимосам; на Руси пришельцы с севера полностью растворились среди местного населения. По мере того как в исконных скандинавских землях развивалась культура земледелия, распахивалась и засевалась целина, все меньше скандинавов отправлялись в чужие края. Во всех странах от Ирландии до Византии христианские хронисты исчисляют викингские корабли сотнями, если не тысячами, и повествуют о десятках тысяч воинов, наделенных сверхчеловеческой силой и нечеловеческой жаждой разрушения, но этим патетическим описаниям верить не стоит. Если оценивать трезво реальные людские и материальные ресурсы, имевшиеся в распоряжении викингов, неизбежно оказывается, что ресурсов было явно недостаточно для развернутой экспансии по всем возможным направлениям. И когда главные козыри викингов – быстрота и внезапность перестали обеспечивать им необходимую фору, названное обстоятельство все чаще стало оборачиваться против них.

Некий парадокс заключается в том, что и в двух заморских колониях, где викинги действительно преуспели, достижения не пошли им во благо – основанные колонии отделились от метрополии, зажили на свой манер и не принимали новых переселенцев. В Исландии ностальгическая связь с юго-западными норвежскими фюльками декларировалась всеми доступными способами, но на деле это была уловка – из разряда тех, что не раз помогали исландцам в их отношениях с норвежскими конунгами, мечтавшими прибрать остров к рукам. С того момента, как колонисты заселили все пригодные для жизни земли, далекая, не склонная ко всякого рода переменам Исландия превратилась в самостоятельную страну, а законы 930 г. и 965 г. послужили основой «исландского народовластия».

Другая викингская колония – герцогство Нормандия – полностью отреклась от своих датско-норвежских корней и задолго до конца эпохи викингов усвоила французскую речь и культуру, переняла французские политические учреждения и христианскую веру на французский манер. Нормандцы связывали свое будущее с Западной Европой, а не с севером, покинутым и забытым. Впрочем, следует помнить, что исландцы и нормандцы изначально принадлежали к одному народу: те же особенности национального характера, которые побуждали исландцев обживать с таким старанием и любовью свой каменистый остров, складывать песни и саги, утверждать законы и совершать далекие путешествия в Гренландию и Америку, у нормандцев проявились как способность к организации и государственному строительству, дополнявшаяся неудержимой воинственностью. В результате Нормандия вошла в сообщество европейских стран как новая грозная сила и нормандское завоевание Англии, равно как и завоевание Сицилии, с этой точки зрения вполне закономерно. Разница между судьбами Исландии и Нормандии в последовавшие за эпохой викингов столетия – наглядное свидетельство определяющий роли геополитических факторов в истории нашего континента.

В предыдущих главах мы уже рассказали о том, чем завершилась викингская экспансия на восток – в русские земли, на юг – в Византию и на запад – в Исландию, Гренландию и Америку. История герцогства Нормандия, основанного Хрольвом и его данами, также в общих чертах обсуждалась. Прежде чем обратиться к дальнейшей истории Норвегии и Дании и непосредственно связанным с нею событиям в Англии, следует рассмотреть кратко весьма сложную и запутанную ситуацию в Ирландии. Там, и в еще большей степени в викингских колониях и поселениях в Шотландии и на островах, практика викингских походов отходила в прошлое с болью и кровью. Но события, происходившие там, за исключением ирландских, при всей занимательности и богатстве материала (часто творчески обработанного), который дают нам северные саги, лежат на периферии викингской истории. Ирландия – другое дело. Норманны (даны и норвежцы) построили несколько крупных торговых городов в южной части острова – Дублин, Уэксфорд, Уотерфорд, Корк, Лимерик, ставших центрами небольших королевств. Местные правители хранили верность традициям старой викингской аристократии, главное достояние которой составляли флот и дружина, и основными источниками их доходов служили торговля, подати и военная добыча. Знакомство с новой верой (ревностные поборники которой не скрывали своей враждебности к чужеземцам) и браки с ирландцами (едва ли более дружелюбными) мало повлияли на жизнь этих сообществ; погребальный инвентарь, особенно оружие, со всей ясностью указывает на то, что жили в них беспокойно, яростно и с размахом. В 902 г. ирландцы, захватившие Дублин, торжествовали победу, но то был лишь кратковременный триумф. В 914 г. норманны возвратились, вернули себе Дублин, заняли Лимерик и прибрали к рукам Уотерфорд, положив начало новой череде войн, продолжавшихся с перерывами еще целое столетие. Позицию викингов существенно ослабляли их постоянные попытки распространить свою власть на северную Англию: пока норманнские вожди и их дружины добывали славу по другую сторону пролива, ирландские короли отвоевывали потерянные земли. Несомненно, с точки зрения Гутфрида и его сына Олава, Сигтрюгга, Олава Кварана и всевозможных Иваров, Рёгнвальдов и Сигтрюггов, по очереди правивших в Ирландии в период между возвращением внуков Ивара Лимерикского и битвой при Клонтарфе, эти политические пертурбации имели смысл. Они мечтали создать морскую державу, раскинувшуюся по обе стороны Ирландского моря, или объединить под своей властью всю Ирландию; кроме того, им требовались военная добыча и дань, чтобы потом щедро раздавать награды и дары дружинникам. В источниках деяния этих мелких властителей обретают такой размах и значимость, на их образы ложится такой романтический глянец, что они начинают напоминать полулегендарных персонажей саг о древних временах – в том числе и тем, что ни одному рассказу о них нельзя верить. Среди потомков Рагнара немало можно насчитать «растратчиков злата» и «кормильцев воронов», но даже самые доблестные и победоносные из них не сумели утвердиться в Англии. Олав сын Гутфрида погиб в 941 г. за шаг до цели, но было бы большой смелостью предполагать, что, останься он в живых, он сумел бы выстоять против Эдмунда. Олав Кваран отказался от всяких попыток удержать Нортумбрию в 951 г., а под конец своего долгого правления потерял и Дублин и умер от голода в христианской обители на острове Иона. После этого среди норманнов, похоже, не нашлось никого, кто мог бы противостоять Маэлю Сеахлину Мору в центральных землях и Бриану Бору на юге, и только типично ирландское неумение сговориться помешало этим двум властителям изгнать викингов с острова раз и навсегда. Но в Ирландии – стране священников, сказителей и верховных королей – традиционная разобщенность сохранялась и после Клонтарфа, к большой выгоде норманнов.