Книга Наполеон I Бонапарт - Глеб Благовещенский

Мера и безмерность – такова четвертая, в уме его, черта противоположностей.

Солнечный гений всего средиземного племени, от Пифагора до Паскаля, – геометрическая ясность, точность, простота, Аполлонова мера – есть и гений Наполеона. Стиль его напоминает стиль Паскаля, замечает Сэнт-Бев; надо бы прибавить: и стиль Пифагора: «точно острием циркуля вырезанные слова». [Levy A. Napoléon intime. P. 447.]

Как бы числовым строем устрояет он и хаос революции, геометрической мерой умеряет его. «Я ввел всюду одинаковую простоту, ибо все, что добро, все, что красота, есть плод простого и единого замысла». [Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. T. 1. P. 355.] Эта простота – красота совершенная – как бы солнечный божеский круг, вписанный в человеческий «квадрат» гения.

И рядом с Аполлоновой мерой – безмерность Дионисова. Великое – прекрасное борется в нем с безмерным – чудовищным. «Границы человеческие были в нем превзойдены, – говорит Сегюр о кампании 12-го года. – Гений его, желая подняться над временем и пространством, как бы изнемогает в пустоте. Сколь ни велика была мера его, он ее нарушил». [Ségur P. P. Histoire et mémoires. Т. 5. P. 198.]

Это безмерное, напоминающее зодчество атлантов, титаническое в замыслах его так пугает бедного Декрэ: «Император сошел с ума, окончательно сошел с ума! Вот помяните слово мое: он когда-нибудь отправит нас всех к черту, и все это кончится ужасной катастрофой». [Marmont A. F. L. Mémoires. Т. 3. P. 337.] Или, как сам Наполеон говорит: «Невозможность есть только пугало робких, убежище трусов». [Houssaye H. 1815. Т. 3. P. 616.] Тут уже в самом деле безмерное похоже на безумное; тут геометрия трех измерений – только путь к четвертому; квадрат человеческого гения становится основанием божественной пирамиды, заостряющейся в одно острие, в одну точку: «Я – Бог».

Впрочем, и эту титаническую безмерность он в конце концов побеждает божественной мерой, но уже в ином порядке – в жертве.

И в воле его, как в уме, – то же соединение противоположностей, тот же квадрат гения.

Мир и война. Работник и Вождь – таковы два «противных – согласных» лица этой воли. На войне – внезапные, как молния, разряды ее, а в мире – медленное усилье – капля, точащая камень.

Трудно решить, какое из двух слов лучше выражает волю его, – это, военное: «Надо ставить на карту все за все» [Fauvelet de Bourrienne L. A. Mémoires sur Napoléon. Т. 2. P. 387. «Il faut jouer le tout pour le tout»] или то, рабочее: «Рад бы отдохнуть, да запрягли вола – паши!» [ «J’aimerais plus repos; mais le boeuf est attelé, il faut qu’il labour».] Трудно решить, где он больше герой – в величье побед или в смирении труда; в огне сражений, когда летит подобно орлам своих знамен, или в затишье работы, когда влачится, как медленный вол.

«Работа – моя стихия; я создан для нее. Меру моих ног, меру моих глаз я знаю; но меры моей работы я никогда не мог узнать». [Las Cases E. Le memorial… Т. 3. P. 523.] – «Я всегда работаю: за обедом, в театре; просыпаюсь ночью, чтобы работать. Я сегодня встал в два часа ночи, сел на диван у камина, чтобы просмотреть военные отчеты, поданные мне накануне вечером; нашел в них двадцать ошибок и поутру отослал о них замечания министру; тот сейчас исправляет их в своей канцелярии». [Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 250–251.]

Трижды в месяц подаются ему отчеты министерства финансов, целые книги в восьмую долю листа, наполненные столбцами цифр, и он проверяет их так тщательно, что находит ошибки в несколько сантимов. Каждые две-три недели просматривает отчеты военного министерства, составленные тоже в виде книжек: номерные, послужные, дивизионные, корпусные, артиллерийские, пехотные, инженерные, рекрутские, иностранных армий и проч. и проч. [Fain A. J. E. Mémoires. P. 77–78.] Он читает их жадно: «В чтении военного отчета я нахожу больше удовольствия, чем молодая девушка – в чтении романа». [Lacour-Gayet G. Napoléon. P. 375.] Иногда восхищается: «Этот отчет так хорошо составлен, что читается как прекрасная поэма!» [Levy A. Napoléon intime. P. 488.]

И все это складывается в уме его правильно, по отделениям, как мед в сотовых ячейках, или прозаичнее – он любит прозу, – как «дела в ящиках конторского шкафа». – «Если я хочу кончить одно дело, я закрываю тот ящик, где оно лежит, и открываю другой, так что дела никогда не смешиваются, не затрудняют и не утомляют меня. А когда я хочу спать, я закрываю все ящики и тотчас засыпаю». [Las Cases E. Le memorial… Т. 3. P. 549.]

Люди слабы, потому что рассеянны; гений есть внимание, а внимание – воля ума. Наполеон обладает этою умственной волей в высшей степени. «Сила и постоянство внимания – вот что отличает ум Бонапарта, – замечает член Государственного Совета Редерер. – Он может заниматься по восемнадцати часов одной и той же работой или различными, и при этом я никогда не видел, чтобы ум его ослабевал или утрачивал гибкость даже в телесной усталости, в самом крайнем напряжении физических сил, даже в гневе; я никогда не видел, чтобы одно дело отвлекало его от другого. Не было человека более поглощенного тем, что он делал сейчас». [Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 95–96.] – «Изумительна гибкость ума его, которая позволяет ему переносить мгновенно все свои способности, все свои душевные силы и сосредоточивать их на том, что в данную минуту требует внимания, все равно, мошка это или слон, отдельный человек или целая армия. Пока он чем-нибудь занят, все остальное для него не существует: это своего рода охота, от которой ничто не может его отвлечь». [Pradt de. Histoire de l’ambassade… P. X, 5.]

Люди устают, но не боги и не вечные силы природы; так же неутомим и он.

«Сотрудники его изнемогают и падают под бременем, которое он взваливает на них и которое сам несет, не чувствуя тяжести». [Taine H. A. Les origines de la France contemporaine. P. 32.] «Будучи Консулом, он иногда председательствовал на частных собраниях секций министерства внутренних дел от десяти часов вечера до пяти утра». – «Нередко в Сэн-Клу он задерживал членов Государственного Совета от десяти часов утра до пяти вечера, с перерывом в четверть часа, и, в конце заседания, казался не более усталым, чем в начале». [Pelet de la Lozere. Opinions de Napoléon sur divers sujets de politique et d’administration, recueilliers par un membre de son conseil d’etat. P., 1833. P. 8.] – «Я мог рассуждать о каком-нибудь деле в течение восьми часов и затем перейти к другому с такою же свежестью ума, как вначале. Еще теперь (на Св. Елене) я мог бы диктовать двенадцать часов подряд». [Gourgaud G. Sainte-Hélene. Т. 2. P. 109.] – «Он работает по пятнадцати часов, без еды, без отдыха». [O’Méara В. Е. Mémoires. Т. 1. P. 29.]

«Однажды, во время консульства, в одном административном совещании, военный министр заснул; несколько других членов едва держались на стульях. „Ну-ка, просыпайтесь, просыпайтесь, граждане! – воскликнул Бонапарт. – Только два часа ночи. Надо зарабатывать жалованье, которое нам платит французский народ“». [Roederer P. L. Atour de Bonaparte. P. 96.]

За семьдесят два дня последней Французской кампании люди не понимали, когда он находил время спать и есть.