Книга Марко Поло. От Венеции до Ксанаду - Лоуренс Бергрин

Эпилог

РАССКАЗЧИК

Хотя «Путешествия» были достаточно точны, прозвище «Миллион» осталось за Марко Поло и после смерти. Поначалу в нем видели скорее создателя увлекательных легенд, чем историка. Например, флорентинец Амалио Бонагуиси, переводивший книгу Марко, писал в 1392 году, что венецианец взялся за этот труд, «чтобы провести время и развеять меланхолию». Он предупреждал читателей своего перевода «Путешествий»: «Содержание представляется мне неправдоподобным, но если все это правда, придется поверить в чудеса».

Реакцию Бонагуиси можно понять. Соавтор Марко, Рустичелло, вольно вводил в повествование христианские чудеса, полагая, что без них история окажется недостаточно увлекательной; столь явные литературные вставки, хотя и немногочисленные, заставляли сомневаться в реальности приключений Марко Поло. «Возможно, все, что он рассказывает, и правда, — заключает переводчик, — но я этому не верю, хотя по всему миру в разных странах можно найти много различий… я переводил для своего удовольствия… не ожидая веры или доверия».

Подобное положение вещей не столь невероятно, как представляется, потому что единственная книга, хотя бы отчасти сравнимая с трудом Марко Поло, действительно была сборником выдумок и обольстительных мифов, выдаваемых за факты. Сэр Джон Мандевиль, чьи «Путешествия» впервые вышли во французском издании в 1356 году, мог бы называться английским Марко Поло, если бы не то обстоятельство, что сэр Джон, по всей вероятности, никогда не выбирался за пределы обширной аристократической библиотеки, в которой он искусно складывал мозаику из захватывающих рассказов об Индии и Азии, прибегая к известным и неизвестным античным авторам. Таинственный Мандевиль, о котором известно только, что он был английским рыцарем из Хертфордшира, писал, что покинул дом в 1322 — по другим версиям, в 1332 году — и отправился в Святую Землю, а оттуда в Индию, Персию и даже в Китай, откуда вернулся домой в 1356 (или 1366). Он объявил, что показывал записки о своем путешествии папе, который объявил их истиной. В действительности это была искусная компиляция из исторических и иных трудов — в том числе из Плиния, Геродота и таинственного пресвитера Иоанна, увлечения которым не избежал и Марко, а также из различных романов об Александре Великом. Мандевиль использовал и работы менее известных авторов, таких как Альберт из Айкса, Вильям Триполийский, Одорик Порденонский и Винсент из Бове, которые в свою очередь много заимствовали у античных авторов. Понятно, что опус Мандевиля в дальнейшем использовали другие сказочники. Воображаемые «Путешествия» Мандевиля приобрели популярность в Англии времен Средневековья и Ренессанса. В XV веке Мандевиля переиздавали в пять раз чаще, чем Поло. На протяжении двух столетий обе книги воспринимались как увлекательные фантастические описания вымышленных странствий. В начале XVIII века труд Мандевиля оценили по-новому, как «описание волшебных и сказочных стран».

В отличие от Мандевиля, который сознательно вводил читателей в заблуждение, Марко верил каждому продиктованному им слову, однако для него истина была не в буквальной передаче фактов. Она включала субъективные взгляды, плоды воображения и даже элементы мифа, которые помогали создать более широкую и убедительную картину реальности. Если бы Марко верил только фактам, его повесть вышла бы столь же сухой, как отчеты, оставленные его предшественниками из духовного сословия. Но его рассказ, хоть и полный преувеличений, не был выдуманным, и он ожидал — даже требовал — чтобы читатели верили каждому слову. Такой подход мог оказаться чрезвычайно обременительным, поскольку вынуждал засвидетельствовать истинность всех описаний, но в пересказе ноша возлагалась уже на читателя, которому Марко зачастую с вызовом предлагал принять на веру все, сказанное им.

За два десятилетия странствий Марко понял, что факты бывают фантастичнее вымысла, но ему трудно было убедить в этом других. Кому из авторов, обладавших подобным опытом, приходилось так же бахвалиться или умолять читателей верить ему? Все же за Марко оставалась уникальная особенность, помогавшая убедить скептиков: его личные наблюдения и исторические сведения о величайшем правителе мира, Хубилай-хане. Если изъять из повествования эту исполинскую фигуру, оно превратится в один из многих красочных рассказов о Шелковом пути. Опыт долгой службы у Хубилай-хана поднял его книгу на совершенно иной уровень; Марко Поло был не просто путешественником, он буквально балансировал на стыке двух цивилизаций, выступал посредником между ними и, главное, дожил до возможности изложить свою историю.

Но и у Марко были свои слабости. Когда жизнь Хубилай-хана начала клониться к закату, у венецианца не хватило слов для описания упадка своего героя. В других случаях он поддавался вспышкам энтузиазма— относительно женщин, искусства и даже религий, — и так же быстро остывал, словно купец на базаре ощупывал, обсуждал и наконец отвергал разложенный перед ним товар. К тому же, вопреки всем притязаниям на ученость, Марко слабо владел историей. Он знал понемногу о многом, но оставался всего лишь блестящим дилетантом.

Через три столетия после смерти Марко Поло путеводитель Сансовино в разделе о церкви Сан-Лоренцо в Венеции вспоминает венецианского путешественника заодно с Колумбом, генуэзским мореплавателем и первопроходцем. «Под портиком похоронен Марко Поло по прозвищу Миллион, описавший путешествие в новый мир и первый до Христофора Колумба открывший новые страны». Будь Марко еще жив, он с готовностью принял бы этот похвальный отзыв, хотя мог бы отметить, что не считал себя открывателем новых земель, а был всего лишь на редкость много путешествовавшим купцом, двигавшимся по давно известным дорогам и наблюдавшим древние миры Азии и Индии. Земли и народы, описанные им, были новостью только для европейцев.

По-видимому, к 1685 году репутация Марко Поло в Венеции наконец укрепилась. В своей энциклопедии церковной истории Томазо Футаццони, описывая починку церкви Сан-Лоренцо, отмечает: «В центре портика было захоронение знаменитейшего Марко Поло, благородного венецианца» — это описание удовлетворило бы даже тщеславного Марко.

Однако могила не сохранилась. В 1827 году Эммануэль Антонио Чиконья, составляя полный каталог венецианских надгробных надписей, упоминает утраченный памятник семьи Поло. На самом деле, вся церковь Сан-Лоренцо превратилась в развалины. Впоследствии ее восстановили, и позднейшие исследователи предполагали, что кости Поло и других венецианцев, похороненных в ее стенах, были собраны в общую могилу, а позже, может быть, использованы под засыпку новых полов. Как бы то ни было, саркофаг и другие предметы, отмечавшие место упокоения Марко, его родителей и дяди, его жены и детей, пропали.

Если о ком-то из членов семьи Поло можно сказать, что он продолжил семейные традиции, то лишь о Фантине, старшей дочери Марко. Правда, ее не интересовали путешествия, зато она стала опытной истицей. Судя по отчетам, она не раз побывала в суде, отстаивая доставшееся ей от отца наследство; 4 августа 1362 года она утверждала,

что ее покойный супруг обманом присвоил ее наследство, прежде чем скончался в колонии на Крите. Еще несколько десятков лет Поло ссорились из-за фамильного имущества — золота, пряностей, тканей и земельных участков. Складывается впечатление, что никто из них не проявлял интереса к величайшему наследству Марко Поло — к хронике его путешествий. Эта миссия выпала другим, распространявшим рукописные копии книги по всей Европе. «Путешествия» обрели собственную жизнь и вышли далеко за пределы Венеции.