Книга Наследство из Нового Орлеана - Александра Риплей

Глава 47

Вторник на масленой неделе был последним днем, когда можно было предаваться неуемному обжорству перед сорокадневным Великим постом – порой строгой диеты и всяческого самоотречения.

Креолы называли этот день Жирным вторником, или Марди-гра.

Весь город был охвачен праздничным настроением. В обычно деловом Новом Орлеане все жители в Марди-гра предавались безделью. Всякая серьезность, а тем более печаль в этот день были непозволительны. Даже погода не выбивалась из общего праздничного настроения – ходили легенды, что на Марди-гра ни разу не выпадало дождя.

Мэри Макалистер проснулась с улыбкой на лице. Солнце едва взошло, но с улицы уже доносился шум праздника. Лопались и взрывались шутихи, кричали и веселились мальчишки. Праздничное ликование толп соответствовало настроению самой Мэри. Все обязаны веселиться сегодня – потому что у нее свадьба.

На вешалке у двери висел готовый свадебный наряд. «Нужен карнавальный костюм», – велел ей Вэл.

– Вот мой костюм, – сказала она миссис О'Нил, показав свое платье хозяйке. Она решила известить обитателей пансиона о своей свадьбе завтра, после венчания, когда заедет забрать вещи. Ей не хотелось портить Пэдди Девлину праздничное настроение. И не хотелось, чтобы день ее свадьбы был омрачен печалью или яростью, с которой он встретит известие о ее замужестве.

Однако Ханна и Альберт обо всем знали. В тот памятный день, когда Вэл расстался с ней у входа в магазин, она побежала к ним, искрясь от счастья, чтобы сообщить им эту новость. И Ханна помогла ей сшить костюм, а Альберт согласился быть ее шафером. Они договорились, что в день свадьбы Ханна и Альберт будут ждать Мэри и Вэла у себя дома.

– Мы, конечно, будем венчаться в соборе, – сообщила им Мэри, – так что заедем за вами по дороге.

Мэри вскочила с постели и сняла с плечиков свой наряд. Он действительно получился прекрасным. Мэри разложила его на покрывале. Белые шелковые чулки, голубые, украшенные кружевом подвязки, кринолин с тройной оборкой. Все было взято из магазина – самый лучший их товар. Платье было из белого шелка, Мэри и Ханна сконструировали его из самой нарядной блузы Ханны, с высоким воротом и длинными рукавами, и пышной юбки, которую Мэри сшила сама из ткани, имевшейся в мастерской. Ханна также дала ей крошечную золотую булавку с камеей по центру, чтобы заколоть ворот.

– Что-то старенькое, – сказала Мэри, поправляя складки на рукавах.

– Что-то новенькое, – разглаживала она сверкающую ткань юбки.

– Что-то одолженное. – Брошь уже была приколота к вороту.

– Что-то голубенькое. – И она хихикнула, натягивая подвязки.

Она развернула обернутый тканью пакет, лежащий на ее умывальном столике, и с любовью коснулась пальцами предметов, содержащихся в нем: белой накидки из тончайших, как паутина, кружев, свадебной фаты и веера из таких же белых, но более плотных кружев, которые держались на резных деревянных палочках. Для Мэри этот веер был жалким подобием того «чего-то старенького», которое, увы, было потеряно для нее. Если бы ее шкатулка была с ней, она предпочла бы этому вееру тот, что принадлежал ее неведомой прабабушке или прапрабабушке.

Под веером лежала карнавальная маска. Она тоже была из кружев. Ханна отчаянно орудовала ножницами, вырезая из кружевной шали узоры, которые потом пришила к маске из белого сатина.

Мэри собиралась нарядиться испанской дамой. Но наряд этот вполне мог сгодиться и для невесты.

Ей хотелось поскорей надеть свой костюм, хотелось, чтобы свадебный обряд состоялся немедленно. Время до шести часов казалось ей целой вечностью. Но раз Вэл сказал – в шесть, следовало подчиниться его приказу, как и подобало покорной и любящей жене. Так что нужно было потерпеть.

И она надела свое коричневое рабочее платье и отправилась в гостиную завтракать.

Когда она вошла, юный Рейли бросил в нее пригоршню муки. Мэри взвизгнула, отмахиваясь руками от окутавшего ее белого облачка.

– Я, по-моему, предупреждала вас – не швыряться мукой в доме, – вскричала миссис О'Нил. Но и она не могла удержаться от смеха. Мукой оказались обсыпаны и ее собственные волосы, и лицо Пэдди Девлина, и уши и брови старшего Рейли.

Вдова помогла Мэри стряхнуть муку с платья.

– Мне на целый год хватило бы десятой доли той муки, которую расшвыривают направо-налево в Марди-гра, – ворчала она при этом. – По-моему, это просто варварский обычай, и ничего смешного я в нем не вижу, вот что я вам скажу.

Мэри была того же мнения. Но потом, когда после завтрака вышла прогуляться в компании с Пэдди и обоими Рейли, ей пришлось переменить мнение. Все улицы – от самых тихих и неприметных до самых что ни на есть фешенебельных – были заполнены людьми, все – от богачей до последних бедняков – высыпали наружу. Мужчины, женщины, дети, негры и белые, кто в карнавальных костюмах, кто в масках, были в приподнятом настроении. У некоторых на лицах были следы муки, и большинство держали в руках маленькие мешочки с мукой, разбрасывая ее вокруг то щепотками, то пригоршнями. Все бегали, смеялись, визжали и кричали и были похожи на маленьких детей, предававшихся общей игре с такими самозабвением, энергией и страстью, которые возможны только в детстве.

И Мэри тоже присоединилась к всеобщему веселью, бросая пригоршни муки в людей, одетых животными, чертями, ангелами, ведьмами, индейцами, охотниками, клоунами, королями, генералами, историческими персонажами, монстрами, пиратами. Ее коричневое платье стало почти белым, кончики ресниц тоже побелели. Она старалась держаться в стороне от остальных, но это не очень помогло. На Марди-гра в Новом Орлеане все вели себя как друзья. Какой-то мужчина, одетый в женские одежды, угощал всех купленными у уличного торговца лакомствами. Женщина в мужском камзоле и штанах в обтяжку, с маской на лице целовалась со всеми без разбору. Человек на ходулях кидал муку сверху на других, и розы на соседней стене казались покрытыми снегом. Повсюду из открытых окон и дверей раздавалась музыка, на перекрестках играли одетые в маскарадные костюмы скрипачи, один пират с кольцом в ухе, сидя верхом на другом пирате, играл на трубе. Везде царило веселье.

Гуляки экспромтом сбивались в компании и маршировали по улицам, распевая, затем, так же стихийно, эти компании распадались. Звучали трубы, звенели колокольчики, гудели дешевые свистки, били барабаны, играли даже на расческах, обернутых тонкой бумагой.

Толпа шумела и играла, всецело отдавшись безудержному веселью. Как всегда на Марди-гра.

В начале третьего Мэри пробилась сквозь толпы домой, в пансион. Она была совершенно растрепана и взбудоражена. Говорили, что будет настоящий парад. Может, даже будут низкие платформы на колесах – на них везли огромного деревянного петуха с болтающейся головой. Рассказывали, что участники парада всегда кидают конфеты в толпу. Должно быть, это здорово.

Но Мэри согласна была и не видеть всего этого. Ей надо помыться, вымыть и просушить волосы, подготовиться как следует к своей свадьбе.