Книга Зеленая лампа - Лидия Либединская

С детства обладая незаурядным артистическим талантом, который, увы, ей не суждено было реализовать на сцене, Людмила Давидович в 1916 году была принята в театральную студию знаменитого петербургского трагика Давыдова.

25 октября 1917 года студийцев отправили в Зимний дворец для поддержания духа юнкеров – для них играли комедию А.Н. Островского «Правда хорошо, а счастье лучше». Но пока студийцы поддерживали дух юнкеров, произошли непредвиденные исторические события – залп «Авроры» и всё, что за этим последовало. Студийцев задержали до утра в Зимнем дворце и лишь к полудню следующего дня, уже под конвоем красногвардейцев, развезли по домам.

Когда же мать, которая провела бессонную ночь, волнуясь за судьбу юной дочки, услышала наконец долгожданный звонок и отворила дверь, она в отчаянии воскликнула:

– Мила! Чтобы этого НИКОГДА больше не было!

– Увы, мамино предостережение опоздало на несколько часов! – со смехом заключала свой рассказ Людмила Наумовна.

Маленькая, тоненькая, подвижная Милочка Давидович была необыкновенно привлекательна. В восемнадцать лет она выходит замуж, и молодые уезжают в свадебное путешествие в Париж. Но вскоре Милочку вызывают в Петроград в связи со смертельной болезнью матери. Она возвращается в Россию, и больше молодым супругам встретиться никогда не пришлось.

Личная жизнь Людмилы Давидович сложилась нелегко, хотя были и романы, и замужество.

Перед войной она познакомилась с артистом Ленинградского театра драмы и комедии, которым руководил Николай Акимов, Александром Васильевичем Смирновым. Они влюбились друг в друга и решили пожениться. Неожиданно Людмилу Наумовну вызвал доктор:

– Вы знаете, что у Смирнова недавно была тяжелая операция?

– Знаю.

– Я должен вас предупредить: у него обнаружен рак почек. Одну почку пришлось удалить, но вторая тоже затронута. Он проживет в лучшем случае шесть лет, в худшем – год…

– Беру год! – решительно ответила Людмила Наумовна и, стараясь говорить как можно спокойнее, добавила: – Прошу об одном: чтобы ни он, ни окружающие не знали о том, что ему грозит.

– Обещаю, – коротко ответил доктор.

Александр Смирнов прожил шесть лет.

– Как мы были счастливы! – говорила мне Людмила Наумовна. – Правда, вскоре началась война, и мы вместе с ним пережили тяжелейшую блокадную зиму, пока театр не был эвакуирован. Но разве это могло помешать нашему счастью? Голодали? Конечно! Но актрисы нашего театра отказались съесть косметические кремы, говорили: умрем красавицами!

В конце войны супруги поселились в Москве, где А.В. Смирнов стал работать в Театре им. Пушкина. Друзья помогли им получить комнату в коммуналке. Однако милиция отказывалась их прописывать. Но тут неожиданно помогла популярность песен Людмилы Давидович. Когда она в очередной раз пришла в отделение милиции, уже потеряв всякую надежду, у начальника в кабинете был включен радиорепродуктор. По радио передавали песню Соловьева-Седого «Играй, мой баян».

Начальник сделал предостерегающий жест рукой, чтобы просительница молчала, – хотел дослушать песню. И когда певец смолк, начальник разнеженно сказал:

– Вот это песня! И кто только такие сочиняет?!

– Слова написала я… – смущенно проговорила Людмила Наумовна.

– Вы?! – недоверчиво воскликнул начальник. – А доказать можете?

– Могу принести ноты, где напечатан текст и обозначена моя фамилия…

– Зачем мне ноты? – рассердился начальник. – Я не пианист! А можете вот сейчас, здесь, спеть ее мне, со словами чтоб!

«Была не была, подумала я, – рассказывала Людмила Наумовна. – И вспомнив свое артистическое прошлое, я быстро поднялась со стула, вытянула руки по швам и громко запела. Начальник смотрел на меня с восхищением. “Молодец, баба!” – воскликнул он, когда я умолкла, и, переходя на “ты”, добавил: “Что ж ты до сих пор молчала? Давай сюда свои бумаги!”»

С пропиской было улажено, но нужно было встать на учет в профсоюзе, чтобы получать продовольственные карточки. Помочь ей в этом вызвался Виктор Ардов, известный сатирик.

– Мила, – строго сказал он. – Я поеду с вами. Но одно условие: говорить буду я. Вы молчите. И чтобы ни слова! Возьмите с собой документ, подтверждающий, что вы были в Ленинградской блокаде.

Красивый, элегантный, с длинной черной бородой и такими же длинными черными глазами, Виктор Ардов, постукивая старинной тростью с тяжелым серебряным набалдашником, галантно распахнул перед Людмилой Наумовной дверь в кабинет ответственного профсоюзного деятеля.

– Перед вами уникальная личность! – провозгласил он своим бархатным баритоном. – Эта женщина пережила Ленинградскую блокаду – вот справка, была контужена и потому временно глухонемая! Но это пройдет… Мало того, она принимала участие во взятии Зимнего дворца в 1917 году. И этого мало. Именно в ее платье Керенский бежал из Петрограда, – и, повернувшись к Людмиле Наумовне, стал изображать руками азбуку глухонемых. – Я говорю правду? – обратился он к ней. От неожиданности она и вправду лишилась дара речи. – Я говорю правду? – строго переспросил он, сопровождая слова размашистыми жестами.

Заливаясь краской, Людмила Наумовна неуверенно кивнула головой.

– Вот то-то!

В профкоме Людмилу Давидович восстановили.

А между тем, в соответствии с предсказаниями врачей, в состоянии здоровья ее мужа наступило ухудшение. Она связалась по телефону с ленинградским врачом, делавшим ему операцию.

Выслушав ее, он сказал:

– Есть два варианта. Первый: вы привозите его к нам в клинику, мы постараемся потянуть полгода-год, но это будет мучительное лечение, и мы должны будем сказать ему правду…

– Второй?

– Я пересылаю вам сильные обезболивающие лекарства. Больной ни о чем не будет догадываться, но проживет не больше двух месяцев.

– Выбираю второй вариант, – мужественно ответила Людмила Наумовна.

В тот день она долго ходила одна по городу – надо было собрать все душевные и физические силы. И можно только дивиться, откуда они брались у этой маленькой хрупкой женщины, отнюдь не отличавшейся богатырским здоровьем.

Ничего не говоря мужу, она подписала множество новых договоров с издательствами и театрами, с Москонцертом и филармонией, заняла деньги у друзей.

Они ходили по театрам и музеям, обедали в дорогих ресторанах, приглашали к себе друзей. «Ведь кончилась война, Саша, – говорила Милочка. – Должны же мы отпраздновать это историческое событие!»

Второй месяц подходил к концу…

Однажды вечером, ложась в постель, он сказал ей:

– Милочка, я, наверное, самый счастливый человек на свете… – И поцеловал ей руку.

Утром он не проснулся…

Спустя сорок один год мы похоронили Людмилу Наумовну рядом с ним на Ваганьковском кладбище.