Книга Богадельня - Генри Лайон Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да. Были.
Мейстер Филипп смотрел прямо перед собой.
– Я так и знал! – Гонорий не сдержался и азартно потер руки. – Какие же именно, мой милый мейстер?
– Обряд впервые проводился в стенах богадельни.
– Ах, значит… Ладно, об этом позже. Были ли еще отличия?
– Да.
– Назовите их, пожалуйста.
– Боюсь, перечисление всех отличий займет слишком много времени, святой отец. И мы уподобимся ловцу жемчуга, в поисках раковины решившему выпить море.
– Вы правы, милейший мейстер. Вполне возможно…
Кармелит прошелся по зале, задумчиво поглаживая пальцем подбородок.
– Я предлагаю другой способ добраться до истины! Мы проведем следственный опыт… Ваша светлость не против?
– Говорите, святой отец, – милостиво кивнул монаху Жерар-Хаген, заинтересованный и мало что понимающий.
– Мы воспроизведем Обряд над юношей! Во всех подробностях! А лица незаинтересованные станут подмечать отклонения и делать выводы!..
– Но…
– Повторный Обряд? Чушь!
– Это опасно!
– Молчать! – Приказ Жерара-Хагена оборвал возникший в зале шум. – Пусть говорит отец Гонорий!
– Благодарю вас, ваша светлость. Я понимаю вас, дети мои…
– Нет, вы таки не понимаете! – не выдержал мейстер (…уханье филина…) Шолом-Бер. – Нельзя провести Обряд дважды над одним и тем же человеком! Или вы хотите, чтоб мальчик умер? И чтоб его светлость выпустил за это кишки всем нам?
На миг кармелит задумался. Но только на миг.
– Разумеется, я этого не хочу. И потому предлагаю убрать центральный элемент Обряда, оставив нетронутой общую картину. Насколько мне известно, для Обряда над дворянином требуется золотая статуэтка, изготовленная гильдейцем. Я не ошибаюсь?
– Не ошибаетесь.
– Без нее Обряд не будет иметь обычного действия?
– Нет…
– Не будет…
– Скорее всего – нет. Хотя лично я бы не рекомендовал…
– Итак, ваша светлость! Вы разрешаете нам провести следственный опыт?
Граф медлил. За спиной молчал Дегю. Сейчас Жерар-Хаген должен был решать сам, не полагаясь на ум юстициария.
– …Разрешаю. Но если мой сын пострадает…
Даже стены уловили смысл графского намека. Дрогнули.
– Благодарю вас, ваша светлость. Здесь ли участники исходного Обряда?
– Здесь.
– Где именно проводился Обряд?
– В базилике.
– В таком случае идемте туда. Готовьте все необходимое. Насколько я понимаю, нам следует поспешить.
Стук в дверь.
– Заходите, – с раздражением, удивившим его самого, крикнул фратер Августин.
Он сидел в келье больше часа. Тупо глядя в стену. Это Гонорий предложил: для пущей чистоты «следственного опыта». Чтоб все было, как тогда. Декан Белого капитула оказался прав: не все, но многое. Например, бессонная ночь.
И смятенье души на пороге неизвестности.
В низкую дверь, горбясь, протиснулся Костя Новоторжанин. В руке новгородца горел фонарь, закрытый колпаком из стекла.
– Здрав будь, отче, – начал Костя, повторяя свое прежнее приветствие. Запнулся, поймав мрачный взгляд монаха. Спрятал фонарь за спину. И закончил уж вовсе невпопад:
– Идем, поп…
Тишина богадельни сегодня тоже была похожей, но другой. Если тогда, на пороге удивительного Обряда, она соперничала с тишиной древних соборов, где веками копится благоговение паствы, – сейчас беззвучие обители скорей напоминало детскую спальню на рассвете. Запах молока. Безмятежность. Скоро войдут родители. Скоро дитя проснется, громко заявляя миру плачем или смехом: «Я здесь! Я живу!..» Но это случится позже.
Фратер Августин мотнул головой, гоня сравнение прочь.
Перевод близился к концу. Перевод «Наставленья жизни человеческой». Перевод жизни человеческой через дорогу. Там, на обочине, жизнь отдохнет, чтобы вскоре двинуться дальше, иными путями. Навстречу солнцу. Вот оно, солнце: прячась за скалами, едва-едва тронуло крыши. Прозрачный воздух звенел, искрясь свежестью.
– Мне потребуется переносной горн.
– Уже озаботились.
– Мы что, продолжим ломать комедию? Говорить про уголь, крюк? Щипцы?!
– Слышь, поп… – вместо ответа пробормотал Костя. Новгородец выглядел испуганным. Бледным, суетливым. – Плохо мне. Очень плохо, поп. Смутно. Весь час мнится: это взаправду…
И добавил, комкая забытую на лице улыбку:
– Молись за мя, грешного…
Дверь открылась, впуская людей под своды базилики.
Ширма уже стояла рядом с апсидой. Совет Гильдии толпился в боковых нефах, еле слышно шепчась. Бок о бок с давно умершими гильдейцами: вон папа Иннокентий… вежливый мавр… Тихо плакала, зажимая себе рот, Жюстина: сердце матери чуяло беду. Холодно молчал граф Рейвишский. Кривил тонкие губы рыцарь Дегю. Босой кармелит задумчиво стоял у алтаря, наблюдая. «Ноев ковчег, – думал монах, приближаясь к ширме. – От всякой плоти по паре. Гильдия. Чернь. Знать. Слуги церкви. Призраки мертвых: вечная память. Скоро войдут двое невинных. Затворят дверь. И ковчег отправится по хлябям, чтобы выжить или разделить судьбу обреченных».
Сводя за собой створки ширмы, он вдруг понял, почему Совет Гильдии предпочел жаться в тесноте, но ближе к выходу. Если граф цу Рейвиш решит, что здесь творится непотребство… Ничто не помешает двоим рыцарям перебить всех. До единого. Но часть Совета ускользнет через портал. И Гильдия не будет обезглавлена.
Такая предусмотрительность внезапно развеселила монаха.
Еле-еле сдержал смех.
Нет, не сдержал. Прыснул в кулак. Потому что возле горна топтался новоявленный ректор Совета. Толстячок явно заменял собой бородача Пелгусия. И чувствовал себя в этой роли полным профаном: мялся, смотрел в пол. Виновато пожимал плечами. Монах успокаивающе махнул рукой. Полно вам, мейстер Энгельберт. Угомонитесь. Ничего особенного не происходит.
Толстячок поднял голову.
В расширенных зрачках плескался ужас.
Монах не выдержал: отвернулся. Отсюда было хорошо видно: в зале Гонорий подозвал к себе новгородца. Что-то спросил. Костя кивнул. Тогда кармелит быстро прошел за ширму.
– По-моему, брат мой, – сказал он, обращаясь к цистерцианцу, – вы здесь единственный человек, с которым можно говорить. Остальные трясутся от страха. Я задал простой вопрос: «Кто из детей вошел первым?» И знаете, что мне ответил этот русин?
Фратер Августин тронул горн. Остыл. Велеть мейстеру Энгельберту разжечь огонь?..
