Книга Эра зла - Татьяна Устименко

А начиналось наступление Эры зла не где-либо, но прямо здесь, именно в этом самом месте. Графиня Эржебет Бафора, последняя Хранительница «Божьего Завета», жила праведной жизнью, вызывавшей зависть у тупых и ограниченных соседей. Они разнесли сплетни о чейтской пани далеко за пределы замковых владений, раскрыв тайну ее убежища, ведь не похожий на нас человек всегда кажется нам чужим, а похожий — врагом. Но, всегда верная своему призванию, Эржебет успешно противостояла проискам врагов, черпая духовную и физическую силу в своей религии и моральных принципах. Против нее ополчились все: люди, официальная церковь, преднамеренно истребляющая наследников братьев и сестер Господа (ибо они имели возможность обличить жадность и продажность многих прелатов), а также Дети Тьмы — стригои. Последние свирепствовали пуще всех, убив мужа Эржебет — графа Ференца Надашди, но однако так и не сумев сломить мужество Хранительницы. Графиня не сдавалась, продолжая ревностно охранять тайну «Завета». И вот тогда, вовсе отчаявшись, темные твари натравили на графиню фанатичного католика, приспешника инквизиции графа Дьёрда Турзо, ранее усиленно домогавшегося благосклонности состоятельной вдовы.

Эржебет обвинили в вампиризме и каннибализме, приписав ей все то, чего она никогда не совершала, а точнее, многочисленные убийства местных девушек. По причине знатности ее рода никто не посмел вынести графине смертный приговор, а посему вместо казни король и церковный капитул присудили Эржебет к пожизненному заточению в стенах замка Чейт, ежели только сам Господь преступницу не простит и не освободит. Первое время госпожу, замурованную в подвальных покоях, исправно кормили и поили, но годы шли, и грехи прекрасной кровопийцы все больше становились похожими на неправдоподобную страшную сказку. А спустя еще лет десять люди начали потихоньку разворовывать разрушающийся замок, напрочь позабыв о томящейся в подземелье узнице… Так гласит легенда, а может, все это и есть правда, кто же ее знает…

Правду знал только северный ветер, сейчас собственнически расположившийся у меня на плече. Он в буквальном смысле слова исходил бессильной злобой, рассказывая мне о мытарствах госпожи Эржебет, о ее невиновности и героизме. Дескать, Хранительница до сих пор не мертва, она спит в подвале Чейта, ибо долгое отсутствие в подпитке человеческой кровью неизбежно погружает любого стригоя в продолжительный летаргический сон, но при этом она все еще верит в спасение и ждет своего освободителя. Или освободительницу. А еще Эржебет мечтает о мести и готова с лихвой отплатить своим обидчикам, потому как имеет для этого и средство, и возможность…

— «Бич»! — прозорливо вскричала я. — Ты говоришь о «Биче Божьем»?

В ответ ветер согласно зашуршал, подтверждая мою догадку.

— Я освобожу госпожу Бафора и помогу ей отомстить всем стригоям! — торжественно пообещала я. — Видит бог, я тоже не испытываю особой любви к своим сородичам.

Ветер победно загудел, всецело одобряя мое решение.

— А потом, — выспренно продолжила я, — я спасу этот мир и научу его жить по-иному!

В музыке ветра послышалась вопросительная нотка.

— Не понимаешь? — удивилась я. — А я вот искренне верую в то, что, будучи спасенными от гибели в зубах стригоев, люди обязательно прозреют и изменят свое отношение ко многим своим прежним ценностям и принципам. Я хочу дать им второй шанс на выживание.

Ветер засвистел более чем иронично, выражая недвусмысленное презрение к столь воспеваемым мною людям. В отличие от меня, он давно уже не питал иллюзий относительно их истинной сущности. Он умолял меня спасти только одну Эржебет…

— Но так ведь нельзя! — возмутилась я. — Знаешь, сейчас ты разительно напоминаешь мне Конрада с его эгоистичными рассуждениями о собственной выгоде. Я хочу дать людям счастье и свободу!

«Свобода и счастье человека всегда ограничиваются сугубо им самим! — тактично намекнул мой собеседник. — Не бери на себя слишком много, ведь спасение утопающих — дело самих утопающих. Смотри, не навреди им еще больше».

— Много? — опешила я. — Но я ведь не какая-нибудь равнодушная стеллерова корова. Я хочу преобразовывать мир, а не тупо плыть по течению жизни, выедая встречные ракушки. Моя прямая обязанность заключается в том, чтобы сознательно изменять мироздание, исправляя его недостатки. Не делая этого, я просто расписываюсь в духовной черствости и бессилии. Пойми, люди утратили умение самостоятельно определять свой жизненный путь, а ведь именно в оном и состоит понятие «свобода». Они погрязли в презренной повседневности, их задавила глухая, отчаянная безвыходность, отучившая человека мечтать и заставляющая его предаваться обжорству, отвратительным зрелищам и скотским совокуплениям. Я пробужу человеческие сердца: верну им стремление к полету души, ибо испытываю непреодолимую тягу делиться добром и надеюсь, что для осуществления сего у меня хватит терпения и веры в людей!

«Наивная! — с жалостью прошелестел ветер. — Ты погибнешь, зазря принесешь себя в жертву на алтаре всеобщего счастья и благополучия».

— Почему? — предсказуемо обиделась я. — Откуда такой скептицизм? Или ты считаешь меня настолько слабой и никчемной?

«Нет, не считаю! — внятно отчеканил ветер. — Но учти, люди неисправимы! Сколько ни воспитывай человека на благородных примерах, а он все равно хочет жить благополучно, сытно и без лишних проблем, по принципу: ничего не знаю — моя хата с краю. А еще они готовы отказаться от своего блага лишь в том случае, если их сосед потеряет еще больше. Имей ввиду, Эржебет хотела того же самого — разбудить в людях душу, и посмотри, чем она закончила».

Я ошеломленно почесала в затылке, не зная, как следует реагировать на его мрачное предостережение. Кажется, ветер пророчил мне скорую смерть, но я почему-то совсем не чувствовала ее приближения.

Глава 9

Чужая душа потемки, а душа ангела вообще мрак кромешный, как ни парадоксально это звучит. А тому, кто не верит в это утверждение, советую свести близкое знакомство с парой ангелов, и тогда вашему душевному здравию сразу придет конец, ибо других, более склочных, непредсказуемых и драчливых существ, чем ангелы, на земле просто нет. Впрочем, и в раю тоже.

Утро началось сумбурно. Мы с Тристаном пересидели рассвет под волшебным покрывалом, а когда вылезли, то увидели странную делегацию, дружно марширующую по направлению к нашему лагерю. Я даже не знала, как их будет правильнее назвать — не то свора товарищей по несчастью, не то стая единомышленников по глупости. Впереди всех гордо выступала Оливия, торжественно размахивая парламентерским флагом, то бишь белой тряпицей, привязанной к длинной палке.

Я философски улыбнулась: «Идущий под белым флагом тоже чувствует себя знаменосцем…» Но флаг, вопреки всем ее стараниям, никак не желал виться по ветру и вдобавок подозрительно смахивал на поношенные женские трусы умопомрачительного размера. Следом за валькирией грациозно вышагивал Натаниэль, галантно придерживающий под локоток неловко увязающую в снегу Ариэллу. По пятам за девушкой громоздкой глыбой двигался отец Григорий, гнусавящий какое-то незнакомое мне песнопение околошахидского содержания. Оное нелепое шествие замыкал Конрад фон Майер, хмурый, словно грозовая туча. Детально разглядев сию компанию, я смешливо прыснула в кулак, но смолчала. Сейчас узнаем, с чем они к нам пожаловали.