Книга Битва за Берлин. В воспоминаниях очевидцев. 1944-1945 - Петер Гостони

Башня противовоздушной обороны в зоологическом саду – последний бастион на проспекте Ось Восток-Запад – подняла белый флаг. Зенитки, до последнего дня наводившие страх и ужас на советские танки, смолкли. Раненые и невредимые бойцы покорно ждали плена».

О последних часах перед концом свидетельствует унтершарфюрер СС Шолле, который лежал раненый на станции метро «Штадтмитте» и заснул тогда, будучи в состоянии крайнего изнеможения.

«Я не знаю, как долго я спал, но когда проснулся, в моих ушах снова прозвучало страшное слово «Отходим!». Никто не знал, что происходит. Каждый хотел куда-то бежать, но бежать уже некуда. Позади нас, перед нами, справа и слева от нас, а возможно, уже и над нами, на улице, находились русские! Но вся толпа бросились назад. Направление на север. Я беспомощно лежу на носилках и прошу, кричу, чтобы меня взяли с собой. Потом появились два знакомых связных-мотоциклиста из полка «Данмарк» (24-й панцер-гренадерский (моторизованный) полк СС, набранный из датских добровольцев, в составе дивизии СС «Нордланд», набранной из добровольцев скандинавов и голландцев. – Ред.). Они обещают не бросать меня в беде, подзывают еще двух товарищей и тащат меня с собой. По пути они находят тележку, на которую укладывают меня и которую толкают по рельсам линии метро. На станции «Францёзишештрассе» они оставляют меня. Я не чувствую больше боли и снова засыпаю. Когда я просыпаюсь, то вижу старую картину. Плотная толпа, которая не знает, чего ждет. Светает; наступает 2 мая. Неожиданно раздается громкий голос: «Бойцы! Перед нами, позади нас и над нами стоят русские! Русский комиссар требует, чтобы мы сдались! Камрады, будем сдаваться?»

Раздаются крики «да» и «нет»! Разгораются дебаты. Кто-то соглашается сдаться, другие выступают против. Какой-то офицер просит всех остальных офицеров выйти вперед для переговоров с русским комиссаром. Потом находят решение: «Камрады! Берлин находится уже в глубоком тылу врага. Военный комендант города, генерал Вейдлинг, уже подписал акт капитуляции. Последние очаги сопротивления тоже сдались. На всех улицах стоят русские танки. Любая попытка прорыва обречена на неудачу. Все солдаты вермахта, войск СС и фольксштурма складывают оружие.

К ним относятся как к военнопленным. Женщины, дети и гражданские лица могут расходиться по домам. Раненых отправят в госпиталь. Предостерегаю от всяких глупостей!»

Я воспринимаю этот приказ с равнодушным спокойствием. Вся толпа приходит в движение и медленно перемещается по туннелю в сторону станции «Францёзишештрассе». Мою тележку тоже кто-то толкает. Рядом со мной на ней лежит еще один тяжелораненый. Некоторые кончают жизнь самоубийством; то и дело в туннеле трещат пистолетные выстрелы. Все начинают карабкаться вверх по лестнице. Никто больше не заботится о раненых. Наша тележка останавливается, а толпа обтекает ее со всех сторон. На некотором расстоянии от толпы в конце туннеля показываются русские. Они освещают все вокруг своими карманными фонариками. Один из русских толкает нашу тележку дальше. Иногда он осматривает трупы. На нашей тележке медленно растет гора из пистолетов, часов, колец и всякой мелочи. Этот русский оказывается разговорчивым. «Война капут. Гитлер капут! Ты госпиталь и потом домой!» – повторяет он уже, наверное, в сотый раз. Дойдя до лестницы, он оставляет нашу тележку на рельсах, забирает собранные вещи и бросает нас на произвол судьбы.

У меня сквозное ранение голени. Я сползаю с тележки, добираюсь на четвереньках до лестницы и, подтягиваясь на руках, выбираюсь наверх. От невыносимой боли у меня темнеет в глазах. Солдаты как раз уходят строем в северном направлении. Наверху полным-полно русских. Я выполз на поверхность в нескольких метрах от станции метро «Унтер-ден-Линден».

Наверху меня встречает промозглая погода. Меня знобит, в изнеможении я присаживаюсь на руины стены. На Фридрихштрассе и на Унтер-ден-Линден царит оживленное движение. Нигде больше не слышен шум боя».

Но и 3 мая во многих местах все еще шли бои. Некоторые не хотели сдаваться, другие ничего не знали о капитуляции. Унтер-офицер Каров пишет:

«Последний, дошедший до нас приказ гласил: любой ценой удержать позицию и ждать дальнейших указаний. Поэтому в ночь на 3 мая я должен был взять под свое командование еще одну группу. Я лежал в стрелковом окопе у самой опоры моста Вайзенбрюкке, который протянулся над вокзалом Гумбольдтхайн и полотном городской железной дороги. Мы не знали, что Берлин пал еще 2 мая.

Ночь была странно спокойной. На той стороне, на Хохштрассе, горело несколько домов, отель «Лихтбург» тоже был объят пламенем. Из-за этого парк Гумбольдтхайн со своими посеченными осколками деревьями представлял собой таинственную картину. Мимо медленно проплывали клубы дыма, и от усталости в глазах возникало нестерпимое жжение. Постепенно светало.

Некоторые камрады клевали носом. Вдруг все сразу насторожились, на той стороне улицы у ивана что-то происходило! Я снова ставлю свой автомат на боевой взвод и внимательно всматриваюсь в ряд домов на противоположной стороне. И тут раздается рев громкоговорителя. Русские передают приказ о капитуляции нашего военного коменданта, генерала Вейдлинга. Мы замираем в нерешительности. Может быть, это только уловка ивана?

Бросив взгляд мимо опоры моста, я замечаю трех женщин и трех мужчин, которые идут к нам с белым флагом. На той стороне улицы русские тоже вывесили белый флаг. Никто не стрелял. Так как я лежал у самого моста, то смог первым встретить эту группу гражданских лиц. Они хотели пройти к командиру нашей боевой группы, по их словам, русские давали нам один час времени на размышление для капитуляции.

Я распорядился, чтобы группу парламентеров немедленно проводили дальше. Кроме того, некоторое время спустя русские послали к нам нашего камрада, который уже находился в плену. Он тоже должен был уговорить нас сдаться. Я спросил его, как обстоят дела на той стороне, но вместо ответа на мой вопрос он стал говорить о бессмысленности дальнейшей борьбы…

Наш камрад дал русским слово и после разговора с нами вернулся по мосту снова к ним. Ровно через час мужчины и женщины вышли из бункера противовоздушной обороны и по мосту Вайзенбрюкке вернулись в расположение русских. Наконец из башни ПВО поступил приказ: «В 12.00 прекратить огонь!»

Я выбрался из своего окопа, так же поступили и остальные камрады из моего отделения. Русские махали нам с той стороны улицы, некоторые из них по одному переходили к нам по Вайзенбрюкке и показывали знаками, чтобы мы шли к ним. Но я сразу же запретил своим бойцам делать это. И остальные русские начали переходить к нам по мосту. Один из них по-дружески похлопал меня по плечу и воскликнул: «Камрад, война капут, войне конец!» Мы молча стояли среди русских, все еще не выпуская из рук свое оружие, и нас обуревали смешанные чувства. Что должны были мы делать – радоваться вместе с ними, что остались живы, или горевать о своей судьбе? Мы не знали, как поступить».

Московский корреспондент нью-йоркской газеты «Таймс», прибывший 3 мая в Берлин, сообщал: «В слепящих лучах прожекторов в течение всей ночи и до самого утра колонны немецких пленных шагали из центра захваченного Берлина в лагеря для военнопленных на окраинах города. Большинство солдат, которые вчера во второй половине дня по приказу генерала артиллерии Вейдлинга прекратили огонь, из-за пережитых во время артобстрелов и бомбардировок мук производило впечатление полубезумных. Растрепанные, заросшие щетиной и грязные, они выходили с белыми повязками на рукаве из подвалов, бомбоубежищ, подземных станций метро, вылезали из канализационных люков и руин домов. Некоторые швыряли свое оружие с озлобленным, свирепым выражением лица на землю. Другие вели себя более послушно и складывали свое оружие в кучи, как им было приказано. Многие истерично хохотали и никак не могли остановиться, когда шагали в колонне по улицам разрушенного города. Русским пришлось приложить немало усилий, чтобы оказаться достойными этого исторического момента. Сразу бросалась в глаза разница между поверженным врагом и свежевыбритыми победителями в блеске боевых орденов и медалей, в выглаженной форме и начищенных высоких сапогах».