Книга Тени в переулке - Эдуард Хруцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Домой хочу.
…Теперь я иду уже не по улице Москвина, а по Петровскому переулку. Вот он, знакомый проходной двор, где играл веселый саксофонист. Я сворачиваю во двор, иду мимо школы.
Стоп. Прохода нет. Выход перегораживает ажурный металлический забор. Дворик забит престижными машинами. Старые дома отремонтировали. Балкона, на котором играл саксофонист, больше нет, вместо него лоджия с затемненными стеклами. По двору ходят серьезные охран ники.
Из двора моей молодости ушли даже воспоминания о веселой мелодии.
Музыка покинула московские дворы, а вместо нее поселился страх.
О том, что 9 мая стал нерабочим праздничным днем, объявили по радио в шесть часов утра. А у меня, как назло, репродуктор, похожий на здоровенную черную тарелку, был не просто выключен, но мама забрала его.
Спать меня укладывали в двадцать два часа, а в это время по радио начинались самые интересные передачи: концерт оркестра Леонида Утесова и любимая моя программа «Театр у микрофона».
И накануне, вечером 8 мая, я был застигнут матерью в тот самый момент, когда приладился слушать замечательную оперетту «Принцесса цирка». Вполне естественно, что верный мой раструб был изъят и отнесен на кухню. Поэтому о Дне Победы я узнал, только выйдя на улицу с противогазной сумкой, полной учебников.
У помойки, на заднем дворе, меня встретил сосед, в руках у которого по утреннему времени была сумка-авоська, полная водки. Видимо, отдал за нее все талоны на спиртное.
– Ты куда? – весело поинтересовался он.
– В школу, – без особого энтузиазма ответил я.
– Дуй домой. Ты что, радио не слушаешь? Победа! Понял? Победа! Объявили выходной день.
Я бросился домой, где мать уже слушала радио. Слушала и плакала.
Победа приходила в Москву постепенно. В 1943 году убрали мешки с песком, закрывающие витрины. Исчезли с перекрестков противотанковые ежи. С бульваров уехали скорострельные зенитные пушки «эрликон». Траншеи на бульварах засыпали, вместо них разбили клумбы.
В 1944 году, весной, когда наши войска перешли госграницу, разрешили снять с окон бумажные перекрестья. Их делали специально, охраняя жителей от осколков оконных стекол, выбитых взрывной волной фугасной бомбы во время налетов.
В этом же году загорелись буквы «М» над входом в метро, а в троллейбусах и трамваях вместо унылых синих лампочек зажгли обычное яркое освещение. Вечером на затемненной улице, как сказочный корабль, весело бежал ярко освещенный трамвай.
Но главное случилось 30 апреля 1945 года. По радио передали приказ военного коменданта Москвы генерал-лейтенанта Синилова о том, что с двадцати двух часов 2 мая разрешается снять светомаскировку с окон и осветить витрины магазинов, названия театров и кино.
Как хорошо я помню этот день! За полчаса до назначенного срока я сидел у репродуктора и ждал сигнала. В черном раструбе безумствовал военный ансамбль песни и пляски под управлением Александрова.
Мощный хор пел американскую военную песню:
Зашел я в чудный кабачок, кабачок,
Вино там стоит пятачок, пятачок,
С бутылкой там сижу я на окне,
Не плачь, красотка, обо мне.
И вдруг оборвалась веселая жизнь американского солдата. Репродуктор замолк, а потом прозвучал сигнал точного времени.
С криком «ура!» я бросился к окну и начал срывать надоевшую плотную синюю бумагу, которая четыре года не пускала свет из комнаты на улицу.
Видимо, не один я ждал этой минуты. Соседние дома вспыхнули светлыми квадратами окон. Загорелись фонари во дворе, лампочки в подъездах.
Четыре года город жил во тьме, и вот наступил день «зажженных фонарей», как в сказке братьев Гримм.
Конечно, все выбежали на улицу. Непривычно и удивительно было увидеть свой, до слез знакомый двор в этой, как нам казалось, вакханалии огней. Правда, это чувство прошло довольно быстро, и уже на следующий день мы воспринимали ярко освещенные окна как самое обычное явление.
Почти каждый день гремели над затемненной Москвой салюты в честь бойцов 1-го и 2-го Украинских фронтов. В честь героев Западного фронта, Южного, Белорусского. Мы смотрели на небо, разорванное ярким светом ракет, и спорили, какой же будет салют Победы.
И вот он пришел, этот день, а люди еще не верили своему счастью. День был солнечный, но прохладный, иногда на короткое время налетал дождь.
И все-таки было решено устроить общий пир во дворе. Уже поддатые мужички мастерили козлы для досок и снятых с петель дверей сараев, которые должны были стать столами.
Валя, студент электротехнического института, протягивал над площадкой провода для гирлянд. Мы все тащили из дома синие, красные лампочки и, конечно, обычные, светлые.
А женщины готовили знаменитый пирог.
Каждая хозяйка у себя дома в духовке газовой плиты на противне пекла свой пирог. В него шли все полученные по карточкам припасы.
Моя мама делала начинку из риса, который где-то раздобыл дядька, американской свиной тушенки и консервированной колбасы по кличке «Второй фронт».
Идея пирога Победы заключалась в том, чтобы положить на столе десятки кусков с разной начинкой и соединить их. Как их соединили, я уже не помню.
И наступила торжественная минута сбора за столом. Зажглись самодельные гирлянды, принесенный на улицу патефон запел: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна…»
Все встали и выпили первый тост за любимого вождя, приведшего нас к Победе, тем более что его портрет закрепили на распорке во главе стола. Потом выпили за Победу. Третий тост по традиции – за погибших… А патефон уже играл веселые мелодии, и за столом стало тесно, люди подходили. Военных, идущих через двор, силком затягивали на пиршество.
Пришел участковый, младший лейтенант. Он появился у нас недавно, заменив погибшего от бандитской пули лейтенанта Козлова.
Обычно участковый ходил в синем кителе, с тремя нашивками за тяжелое ранение. Сегодня же он был при полном параде. Слева на кителе висели ордена Славы двух степеней и четыре медали, справа рубиново горела Красная Звезда.
Он сел вместе с фронтовиками, вынул из карманов галифе бутылку водки-сырца, банку рыбных консервов и оглядел стол.
Все замерли. На столе красовались две огромные бутылки самогона.
Участковый взял одну из них, налил полный стакан.
Сейчас он был фронтовиком, а не офицером милиции.
– За Победу, земляки!
Он выпил и закусил знаменитым пирогом.
Нас, пацанов, в этот вечер никто не гнал домой укладываться спать.
Ведь этот день был и нашей радостью. Мы в 1941-м прятались от бомбежки, недоедали, собирали металлолом для фронта, шефствовали над ранеными в госпитале.
