Книга Генерал - Дмитрий Вересов

И он делал. Немалых усилий стоило добавить к группе недоформированную третью дивизию и остановиться в Райнбахе, всего в десятке километров от Богемии. Ни казачьих корпусов, ни группы Туркула, Берлин пал, а войска Трухина так и не сделали ни одного выстрела. Настроение солдат падало не то, чтобы с каждым днем, но с каждым часом. Да что солдаты – в смятении была уже и часть офицеров. Особенно после того, как в их расположение как-то совершенно случайно на трофейном мотоцикле заехал полупьяненький советский капитан. Он был молод, брав, счастлив, его расспрашивали, поздравляли и даже, в конце концов, затащили в штабной домик резервной бригады, где усердно поили. Поначалу он побаивался, потом выпил еще, осмелел, много хвастался, но потом как-то засмущался и честно сказал:

– Отпустите вы меня, ребята, а? Вы парни хорошие, но вам все равно быть повешенными, а мне потом хлопот не оберешься.

И уехал в полном молчании.

Молчание вообще окружало южную группировку плотно, как ватой: ни выстрела поблизости, ни шума самолетов, ни слова от главнокомандующего. Немцы по радио несли какую-то чушь, особенно относительно Праги, но по отдельным обрывкам, оговоркам и нелепицам все же можно было понять, что в Праге начинается заваруха, что первая дивизия там, а значит, там и Власов. Молчащий, исчезнувший, бездеятельный. Это поведение жгло Трухина стыдом, как огнем. Надо было на что-то решаться, и на подвернувшемся немецком самолете связи он отправил под Прагу командира уже ненужной третьей дивизии.

– Нас еще могут спасти время и оперативность, понимаете ли вы меня, генерал? От вашей командировки зависит жизнь многих тысяч русских людей.

Это было ясно, но сам он не имел права переложить ответственность на Шаповалова, и потому на следующее же утро на поиски уже американцев отправились еще генерал и полковник. Именно тогда, уже зная о новой миссии, к нему пришел Баерский.

– Я думаю, время пришло, Федор Иванович. Ввязываться сейчас в восстание, что непременно сделает первая, неразумно и опасно. Надо верить, что с американцами у нас все получится, и надо убедить в этом главнокомандующего. Я доберусь. Я готов.

И они пожали друг другу руки, задержав пожатие дольше обыкновенного.

– С Богом.

Тем днем Трухин, меряя огромными шагами местный магазин, где разместился штаб, думал, что это самые тяжелые часы, но тогда еще существовали перспективы. Скоро не стало и их.

Наутро вернулся Шаповалов.

Трухин развернул приказ, и уже по почерку, неверному, съезжающему вбок, понял, что эта надежда растаяла.

«Все части двигать на север с целью соединения с первой. Главная цель – собраться в кулак. – „Какая наивность, – горько подумал он. – Наивность и непрофессионализм“. – Никаких других приказов не выполнять. Применять акты самовооружения».

Трухин поднял на Шаповалова ставшие светлыми от безысходности глаза.

– Понятно. На словах что?

– Только условия переговоров с союзниками, Федор Иванович. Отказ от репатриации в советскую зону и признание войск КОНР как политический фактор.

– Эк удивил. Ступайте. После таких приказов мне приказывать нечего.

А на следующий день вернулись и другие. Трухину почему-то вспомнилось, что сегодня день рождения последнего императора, и, значит, вряд ли этот день сулит что-то хорошее. Бедный Николай родился невезучим.

И действительно, как в первом случае по почерку, то тут по лицам он понял, что миссия провалилась. Парламентеры, впрочем, были достаточно оживлены.

– Все прошло более или менее удачно, надо сказать, Федор Иванович. Сразу по переходе границы нас отправили к бригадному генералу, тут же подошел начальник разведки. Все учтивы, милы даже. Документы приняли, но уехали советоваться с командующим. И, честное слово, эта пара часов казалась нам почти победой… Увы. Они потребовали капитуляции безоговорчной…

– Видно, лавры Советов не дают им покоя, – вздохнул Поздняков. – Они все там заражены восторженной любовью к красным, как институтки. Хотя, я уверен, развяжи им руки…

– …то есть акта чисто военного, без всяких там политических нюансов. К тому же никаких гарантий невыдачи или хотя бы перемещения в их тылы.

– Чистоплюи! – снова выругался Поздняков. – Тогда я пустил в ход последнее: нерянинскую записку о нашем боевом составе, а также заявил, что в случае отказа нам не остается ничего, кроме как сражаться до конца и погибнуть в бою, чтобы не попасться Советам. А деремся мы как звери, мол, сами знаете. Тут-то они и струхнули, снова бросились совещаться. Вдруг заговорили о нас как о белогвардейцах, представляете? – Поздняков, потомственный рабочий, коротко и злобно хохотнул. – И что нас чуть ли не сто тысяч.

– Словом, Федор Иванович, итоги таковы, – снова заговорил Арцезо, – мы получили разрешение пересечь линию фронта к югу от Будвайса и двигаться в район севернее Линца, то есть в глубокий тыл американцам. Разрешается оставить при себе все оружие и амуницию, но с условием, чтобы никакое вооружение не досталось немцам. Кроме того – освобождение союзных военнопленных, чушь, конечно. Со своей стороны, они гарантируют всем русским солдатам, что до конца войны они не будут выданы СССР. Вот два экземпляра этих условий и карта. В случае согласия вы или главнокомандующий должны вернуть подписанный экземпляр в течение 36 часов.

– Точка отсчета? – сухо уточнил Трухин.

Арцезо вскинул руку с часами.

– Момент передачи. Сейчас у нас… ну будем считать восемнадцать ноль-ноль.

Ночь тянулась бесконечно долго. Трухин не ложился, пил ледяную воду и в сотый раз перечитывал американский ультиматум, пытаясь найти в нем хоть какую-то зацепку. Написанное по-французски сбивало с толку, обещая скрытые смыслы, и он переписал его по-русски, убрав все цветастости стиля. Документ получился беспощадным.

«1. Войска РОА должны немедленно прекратить всякую военную деятельность и освободить всех военнопленных, если таковые у нее имеются.

2. Все военное снаряжение и вооружение, а также оборудование, средства транспорта и тому подобное должно быть сохранено в полном порядке.

3. Вышеприведенное снаряжение и вооружение должно быть взято с собой и не должно быть оставленным на месте или переданным немецким частям.

4. Все составные части армии должны сосредоточиться в одном месте, с которого они будут переведены в новый район, согласно обозначениям, нанесенным на картах.

5. Переход в указанный район будет производиться только в дневное время, в одной колонне, с ясными распознавательными знаками.

6. Данные условия являются предварительными и, в случае необходимости, подлежат изменениям со стороны вышестоящих инстанций союзного командования».

Но ведь и приказ Власова практически невыполним и шансов не оставляет. Вариант с американцами более реален, но это капитуляция. Разумеется, вопрос личной чести и полководческих талантов тут не стоит, но и без того подводных камней тут немало. С одной стороны, это признание его армии в качестве партнера по переговорам и капитуляция на внешне вполне сносных условиях. С другой – американцы отказались выполнить главное – признать РОА политически самостоятельной организацией… Вон какой-то лейтенант из делегации по всем этим разговорам вынес впечатление, что американцам важно лишь скорейшее прекращение боевых действий со стороны РОА, все остальное их не интересует… А теперь, как сообщали, он переоделся в штатское и был таков. Так оправдан ли риск такой капитуляции? Оставалось – последнее – возвращение Баерского. Трудно, очень трудно человеку, пусть даже сильному духом, принимать решение за тысячи верящих в него людей. Трухин вдруг вспомнил свою Панголию, где первым правилом было решать все по сердцу. Только беда заключалась в том, что сердца его давно не существовало. Последние крошки унесла смерть Стази, и решать больше было нечем.