Книга Жду. Люблю. Целую - Тереза Ревэй

Наташа залилась краской.

— Потому что Феликс нуждается в нашей помощи. Дом Линднер принадлежит ему. Твой отец вставляет ему палки в колеса, и я сомневаюсь, что Феликсу когда-нибудь достанется это несчастное здание-скелет в центре города. Но для Феликса это вся его жизнь. Надо действовать немедленно. Время уходит. Оставить все как есть равносильно еще одному преступлению, в довершение ко всем остальным.

— Ты не убедительна. Если ты не назовешь мне настоящую причину, я с места не сдвинусь, — сказал он не без злорадства, убежденный, что кузина не найдет нужных слов.

Возбуждение Наташи вдруг погасло. Она побледнела, словно чего-то испугалась. Ее взгляд затуманился, и она вдруг показалась ему беззащитной. Они помолчали, стараясь не смотреть друг на друга, потом она неожиданно гордо вскинула голову и произнесла:

— Я люблю советского офицера.

Это признание ошарашило Акселя, хотя и не имело никакой связи с его предполагаемой поездкой к отцу. Они провели за разговором всю ночь и только в четыре часа утра, уставшие, завалились с разных сторон на его студенческую кровать и забылись тяжелым сном. Утром Аксель поехал покупать билет на поезд, следующий в Баварию.

Большой дом стоял на одной из спокойных улочек пригорода Мюнхена. Деревянные ставни закрывали окна на втором этаже. Ряд расписных горшков красовался под навесом крыльца. Сад, пока еще представляющий собой заросший кустами клочок земли, где трудились ландшафтные дизайнеры, тянулся до самой опушки леса. Окинув дом взглядом специалиста, Аксель решил, что здание впечатляющее, солидное, однако неэстетичное, лишенное самого главного — души. Когда его мать дала ему адрес отца, написанный на обрывке бумаги, он отказался его взять. Тогда Мариетта вложила его в конверт, который дядя Макс вручил ему после ее смерти. Акселю не хватило храбрости разорвать его и выбросить.

Тоска не отпускала Акселя. Со вчерашнего дня он ничего не ел. Наташа одолжила ему денег на дорогу. Теперь он думал, что лучше бы было их потратить, устроив вечеринку для товарищей. «Отца, скорее всего, не будет дома, — успокаивал он себя. — Уже десять часов утра. Он, конечно же, у себя в конторе». Раньше Курт Айзеншахт всегда проводил много времени в конторе, неважно, в какой, — в здании ли на Фридрихштрассе, которое ему принадлежало, в кабинете ли в министерстве Геббельса. Аксель вспоминал длинные коридоры, где гулко отдавались шаги. Греческие колонны и бюсты из мрамора. Огромные двери. Людей в военной форме, с серьезными лицами. Гнетущее ощущение от того, что надо держаться прямо, четко отвечать на вопросы, не разочаровывать. Колыхающиеся знамена и штандарты Нюрнберга. Крики «Зиг хайль!» и гордость оттого, что фюрер похлопал его по щеке. Властелин, почти бог на земле, который снизошел до того, чтобы обратить на него внимание. Еще он вспоминал детей Геббельса. Их смех и игры в парке возле родительского дома. Теперь они все мертвы, убиты своей матерью, прекрасной Магдой, которая шприцем ввела им цианид. Он сохранил свою собственную ампулу, которая теперь, аккуратно завернутая в платок, лежала в глубине ящика. Реликвия. После всех военных катаклизмов он время от времени извлекал ее оттуда и держал двумя пальцами, сам не зная, для чего.

Аксель подошел к дому и, стиснув зубы, нажал на кнопку звонка. Пожилая женщина с полными щеками открыла и с опаской посмотрела на него.

— Что вам угодно, молодой человек?

— Господин Айзеншахт дома?

— Вы по какому вопросу?

— Я должен с ним поговорить.

— Вы ошиблись адресом.

Она была готова закрыть дверь.

— Скажите, что приехал его сын.

Совершенно не удивившись, она внимательно посмотрела на него, словно ища внешнее сходство. Для немцев давно стало привычным, что люди ходят по домам, разыскивая своих родственников. Советский Союз стал партиями отпускать военнопленных. Муж, брат, сын, просто родственник или старый друг внезапно оказывался на пороге дома без предупреждения, истощенный, пугая своей худобой детей и приводя в отчаяние жен. Много было беженцев с восточных территорий, которые набивались до отказа в поезда, особенно те, что шли в баварском направлении. Часто можно было услышать жалобы коренных жителей на то, что эта местность превращается в сплошной лагерь беженцев. Каждый мог ожидать и хороших, и плохих вестей — вечером, или утром, или в разгар дня — в любое время суток. Не каждому понравится, когда прошлое рухнет ему прямо на голову. «Что подумает обо мне отец?» — с иронией спросил себя Аксель.

— Подождите минутку, — сказала гувернантка перед тем, как захлопнуть дверь перед его носом.

Аксель едва удержался, чтобы не ударить по ней ногой. Он сел на ступеньки крыльца и закурил сигарету. У него было пусто в голове. «Вот кретин, дал Наташе себя уговорить», — в который раз сказал он себе, не переставая восхищаться талантом своей двоюродной сестры, любовницы советского офицера, убеждать окружающих. Скорее всего, она хорошая любовница, хотя, конечно, ни о чем подобном они не разговаривали. Просто Аксель был уверен, что так оно и есть. По крайней мере, любовница преданная. Наташа, казалось, сама себе удивлялась. Он даже заметил в ее взгляде гордость. Браво преступившим запреты, поверившим в невозможное! Аксель уважительно относился к такому порыву, но он не мог даже представить, что случится, если об их связи станет известно. Особенно это было опасно для мужчины, имя которого она ему отказалась назвать.

— Прошу вас, входите.

Аксель не спеша докурил сигарету, раздавил окурок каблуком. Его сердце билось учащенно. Он нервничал, возбуждение заставляло его тело напрягаться.

Вестибюль был отделан деревом. Красивая лестница вела на второй этаж. Он вдыхал запах свежей краски и корицы. Его отец всегда любил сладкую выпечку. Гувернантка проводила его в салон с гармоничным декором, с выходом на большую террасу перед садом и лесом на заднем плане. Книжные полки, тянущиеся вдоль стены, были заполнены лишь наполовину. Кресла были глубокими, ковры, свернутые в рулоны, все еще стояли в углу. Дом был приятным, уютным и теплым. Аксель прекрасно понимал, что интерьер создавался так, чтобы всякий, кто оказывался здесь, чувствовал себя легко и непринужденно.

— Аксель, ну вот и ты! Долго же ты ко мне добирался!

Голос был глубоким, с акцентом, свойственным немцам из северных областей, будто чеканившим слова. На несколько секунд Аксель закрыл глаза. Он был напряжен, и этот угадывающийся в словах отца упрек вызвал у него желание убежать. Он повернулся и посмотрел ему в глаза. Отец выглядел все таким же собранным и уверенным в себе, как и когда-то. На нем был элегантный серый костюм. Волосы его поседели, он теперь носил очки в черепаховой оправе.

— Стоило меня предупредить о своем приезде. Я бы тебя встретил. Чем тебя угостить? Кофе? У нас еще остались свежие пирожные от завтрака. Ты ведь проголодался. В твоем возрасте всегда хочется есть.

Аксель не удивился бы, если б узнал, что отец догадывается об истинной цели его визита. Он относился к тому типу людей, которые выходят из чрева матери в защитной броне и военной каске. Едва родившись, он уже был взрослым, был уверен в своих силах и возможностях. Он никогда не знал сомнений отрочества, сердечных томлений и стыдливости.