Книга Благословенный камень - Барбара Вуд

— Мой отец, возможно, ранен или находится в руках злодеев. Я должна его отыскать.

Дон Адриано задумался. По правде говоря, женщины вызывали у него лишь чувство горечи. За всю свою жизнь он любил только одну женщину и, когда она изменила ему с другим, поклялся, что больше никогда никого не полюбит и не будет доверять женщинам. И он изгнал женщин из своего сердца, вступив в Братство Марии и дав обет безбрачия.

Указав на голубой крест, вышитый на груди его белого камзола, Катарина спросила:

— Вы священник?

Он удивленно посмотрел на нее, и его лицо смягчилось в улыбке:

— Нет, сеньорита, я не священник. Я всего лишь слуга Божий. — Он, помрачнев, замолчал, глядя в огонь. Потом снова заговорил: — Я убил мужчину, который не был моим врагом, и разрушил жизнь одной женщине. Целый день и всю ночь я лежал перед алтарем и молил Божью Матерь послать мне знамение. И мне было видение, в котором Она явилась мне и рассказала о братстве, цель которого — восстановить Ее престол в Святой Земле. Я отыскал это братство и вступил в него. Это было двадцать лет назад, и с тех пор я служу братству и Матери Божьей. — Он перевел свой затуманенный печалью взгляд на Катарину. — А кто он, тот старик, которого вы называли Махмудом?

— С тех пор, как я осиротела, он опекал меня.

— Язычник?!

— Он верит в Бога и молится Ему. Даже чаще, чем мы. Доктор Махмуд — очень хороший человек. — Слезы брызнули у нее из глаз. — Был, — тихо поправилась она.

У дона Адриано было свое мнение о хороших людях и безбожниках, но он оставил его при себе. Как же наивно это дитя, которое выбросило в мир совсем одну и у которой не нашлось лучшего защитника, чем старый немощный язычник. Дон Адриано почувствовал, как в груди у него зашевелилось давно позабытое чувство, которого он не испытывал уже очень давно, с тех самых пор, как женщина, которую звали Мария, разрушила его жизнь.

Но он тут же спохватился и отвернулся. В сердце воина Христова нет места женщинам.

Катарина смотрела, как от костра к равнодушным звездам поднимаются искры, и на нее нахлынули воспоминания — как мать рассказывала ей сказки про Рапунцеля и про Красную Шапочку. Как они гуляли вместе, а с неба падал снег. Вспомнила, как однажды поздно вечером Изабелла прибежала домой от клиентки, которой она носила заказ, с только что испеченным еще не остывшим пирогом, и какой роскошный пир у них был тогда. Как о холодными ночами она забиралась в мамину постель и смотрела, как за окном идет снег, чувствуя себя любимой и оберегаемой. И она тихо сказала, вороша угли:

— Моя мама могла бы забрать золотые монеты себе, бросить меня в гостинице и, может быть, найти себе богатого мужа. Но она этого не сделала. Она не бросила меня, а с любовью вырастила. И она голодала, зная, что у нас есть золото. Жертвуя собой, она берегла его для меня, а я его потеряла — оно утонуло в океане. Я подвела ее.

Дон Адриано кивнул с серьезным видом:

— Мать любит нас больше всех, и мы больше всех любим ее. Отец занимает второе место. — Он пристально вглядывался в линию горизонта. — Я служу Господу, но люблю я Матерь Божью, — это ей я отдал на служение свою жизнь и душу. — Он вновь посмотрел на Катарину. — Я чувствую то же, что и вы — что я подвел свою Мать. Но мы выберемся с этого острова, сеньорита. Мы не умрем здесь.

Катарина оглянулась на голые скалы, темнее и грозные, подумав: «Здесь ничего не растет и никто не живет, как же выживем мы?» Потом она вновь посмотрела на дона Адриано, удивляясь вере этого человека.

Пока девушка спала, Адриано сидел на страже, не отрывая глаз от черного океана — он знал, что оттуда им грозит опасность. Он не сказал ей, что, хоть они и выжили в кораблекрушении, теперь их ожидают еще большие испытания — опасность быть обнаруженными берберами или одним из оттоманских судов, частенько заходивших в эти воды. Тогда их участь — беспомощной девушки и христианского рыцаря — была бы довольно печальной. Он продолжал молиться и в беседе с Богом черпал утешение и надежду, что первым их обнаружит венецианский корабль.

Но их спасителями оказались не пираты и не турки, а искатели поживы на греческой каравелле, одном из многочисленных независимых наемных судов, бороздивших Средиземноморье в поисках чего-нибудь, что можно было бы выгодно продать. Капитаном этого судна оказался человек, поставлявший рабов двору султана. Он посчитал, что ему будет выгоднее сохранить девушку чистой, и под страхом смерти запретил команде прикасаться с ней, а также приказал содержать рыцаря в достойных условиях, потому что знал, что турки подвергают христианских рыцарей особо изощренным мучительным казням.

Поэтому, вместо того, чтобы ехать на восток, в Иерусалим, за голубым камнем святой Амелии, Катарине пришлось сменить курс, ибо каравелла направлялась на север, в Константинополь — центр Оттоманской Империи.

— Куда вы нас везете? Умоляю, я должна ехать в Иерусалим. Если вам нужны деньги, то мой отец…

Но мольбы Катарины не долетали до них. Никто не обращал на нее внимания, пока она сидела, съежившись, закованная в кандалы, потрясенная и глубоко несчастная, и молилась, чтобы с доном Адриано ничего не случилось и этот кошмар поскорее закончился.

Греческая каравелла стала на якорь у безымянного острова в надежде найти там пресную воду. И, сидя в трюме на цепи и не зная, какая участь ее ожидает, Катарина не знала, радоваться ли ей, что у нее счастливая судьба, или плакать о свалившемся на них несчастье. Они наконец выбрались с необитаемого острова, зато попали на невольничье судно. Если бы эта греческая каравелла случайно не проплывала мимо, возможно, их с доном Адриано так никогда бы и не нашли, и они оставались бы на этой пустынной скале посреди океана, пока бы не умерли.

Когда каравелла стала на якоре в Константинополе, ее трюм был уже битком набит живым товаром — от детей до стариков, говорящих на самых разных языках. Все время плавания Катарина сидела в темном зловонном трюме вместе с остальными, почти без еды и воды, измученная морской болезнью, и ждала смерти. Она не видела дона Адриано до того момента, пока их не вытолкали на залитую солнцем палубу в шумной гавани. Солнце слепило глаза, но она увидела закованного в кандалы дона Адриано в толпе других измученных мужчин — он выделялся среди них своим высоким ростом и могучим телосложением. По пояс обнаженный, но он по-прежнему высоко держал голову, и она заметила, как он нагнулся, чтобы помочь упавшему товарищу по несчастью. Катарина попыталась как-то привлечь его внимание, но их кнутами разогнали в разные стороны, и она проводила взглядом его фигуру, растворившуюся в шумной разноцветной толпе.

Солнце и свежий воздух ненамного освежили ее. Ее крашеные волосы спутались, и в них кишели насекомые, платье было в пятнах рвоты, босые ноги, израненные острыми камнями, нестерпимо болели. Они остановились недалеко от императорских ворот — внушительной арки из белого мрамора, открытой для всех и расположенной в трехстах футах от ипподрома и храма Св. Софии, переделанного в мечеть. На воротах, для устрашения народа, висели отрубленные и уже разлагающиеся человеческие головы. Под аркой пестрой рекой текли люди — сановники и нищие, мусульмане и христиане, местные жители и чужеземцы — за ними зорко наблюдали свирепые стражники, вооруженные ятаганами, копьями и стрелами.