Книга Могила для 500000 солдат - Пьер Гийота

— Мне не нравится запах воды из багажника, меня от него знобит.

Мальчик поворачивается, бьет меня кулаком по голове:

— Эй ты, сохни поскорее!

Вечером девушка усаживает меня, голого, верхом на стул перед собой, мои живот и грудь упираются в спинку; они едят, сидя на песке; песок холодит мои ступни; они достают пневматические пистолеты, целятся в меня, свинцовые пульки царапают мои бедра, пробивают уши, мой член встает, упирается в спинку стула, девушка видит его, опускает глаза; неподалеку рыбаки вытягивают свои сети, прибой накрывает мои ступни и ножки стула; в пене играют зеленые, красные, синие блики; мальчики встают, бегут к рыбакам, стреляют в них из пистолетов, пульки звенят по кольцам в губах рыбаков; девушка встает, подходит ко мне, смотрит на мой член, упирающийся в спинку стула, она гладит меня по голове, по простреленным, окровавленным ушам:

— Мои братья хотят, чтобы я занялась с тобой любовью, но я не хочу, я тебя боюсь, у тебя под кожей — броня. Любовь, ты, кожа, боюсь…

Мальчики воруют рыбу из лодок, они бросают ее мне под ноги. Перед отъездом я собираю рыб, они скользят по моему животу; мои уши, руки, пупок прострелены, разорваны; девушка кидает мне джинсы, я надеваю их, опираясь одной ногой на бампер; машина трогается, я в расстегнутых джинсах падаю навзничь на дорогу, извиваюсь, кричу, машина волочит меня по асфальту; она останавливается, моя голова и спина залиты кровью; мальчики вылезают из машины, поднимают меня, несут к морю, погружают в потемневшую воду; мое тело горит, я закусываю губу, чтобы не кричать, мальчики относят меня к машине, бросают меня в багажник на тряпки и брезент; с наступлением ночи я кричу, моя голова, приклеившаяся кровью к тряпкам, бьется о кожу и железные стойки заднего сиденья. Девушка и мальчики поворачиваются, открывают капот; я слышу звон колокольчиков, блеяние стад и крики невидимых в ночи пастухов; граница вздымает башни и зажигает огни; мальчики выходят, я остаюсь в машине с девушкой, она гладит меня по лицу; мальчики достают свои паспорта и таможенную декларацию, куда я, раб, вписан, как груз; они сидят на скамейке в таможне, их загорелые колени, покрытые потом и зеленой пылью, отливают медью в свете неоновых ламп. Из их карманов сыплются монетки, звеня по кафелю; ладонь девушки касается моих ресниц, я сжимаю эту ладонь, она дрожит в моих пальцах, кровь отливает от нее, голова девушки скатывается на подголовок сиденья:

— Не трогай меня, ты мне делаешь больно. Ты выпьешь всю мою кровь. Не трогай меня. Ты обжигаешь меня. Оставь меня…

Она кричит, дуновение полевой мяты, исходящее из кювета, где поют пастухи, пролетает над открытой машиной. Девушка падает в обморок на сиденье. Таможенники с пистолетами, бьющими по бедрам, расхаживают между машинами; мальчики возвращаются:

— Должно быть, замерзла… да еще этот запах крови, эти крики…

…Мальчик прижимает голову девушки к своей груди, гладит ее, целует омытые холодным потом волосы; машина трогается в колючей пшеничной пыли; на берегу реки она останавливается, мальчик открывает багажник, вытаскивает меня наружу, бросает на дорогу; я кричу, плачу; свежий ветер, брызги, запах гниющей пшеницы заглушают, смягчают мой крик; утром я встаю, мое тело покрыто росой и птичьим пометом, на груди и ногах — следы от червей и слизней, я иду, падаю, ползу к реке, вдоль берега ходят цапли; весь день я сплю в тине, вечером, изголодавшись, я подстерегаю цапель, выбираю самую слабую, хватаю ее за ногу, ломаю ее поворотом ладони, вжимаю птицу в ил, душу ее, она царапает когтями и клювом мою голову, я вырываю перья из ее груди и шеи, пух слепит мне глаза, я прижимаюсь ртом к ее груди, кусаю ее зубами, разрываю ее; кровь и перья поглощает волнующийся ил; мой рот, нос, все мое лицо погружается в разорванную плоть; внутри, в кровавой тьме, бьется сердце, я вижу его биение залитыми кровью глазами, я хватаю сердце, оно бьется между моих зубов, я перекусываю его, кровь брызжет на мой язык, плоть скрипит на моих зубах, голова птицы падает в ил, ее клюв раскрывается, глаза затуманиваются; я засыпаю, уткнувшись головой в теплое кровавое месиво. Утром я вырываю кольцо из губы, вместе с вросшим в него кусочком плоти я бросаю его в реку, слетевшая цапля глотает кольцо; я умываюсь в реке, рана в моей губе горит огнем; лежа в канаве, согретый испарениями пшеницы, я глотаю свою кровь…

Генерал приходит в третий раз, он поднимает Тивэ, укладывает его на кровать, ласкает его.

«…Я освобождаю Веронику и Ксантрая, они вырывают свои кольца. Я живу в маленькой комнате на другой стороне порта, я вхожу в здание гражданской почты, я обнимаю за талию Беатрису, она целует мою изуродованную губу; каждый вечер она вымачивает ее в маленькой ванночке, наполненной ароматным травяным настоем, она собирает для меня нежные раковины, я сплю на крахмале и воске, она приходит, накрывает мой член, обматывает его мокрой тканью, она гладит мои яйца, я съедаю тарелку дымящихся ракушек. Беатриса поддерживает меня за плечи; когда мы обнимаемся, наши раны соприкасаются, слезы текут из наших глаз, ночью она лежит рядом со мной, она усыпляет меня лаской свежих ладоней, она расстегивает мою пижаму, ее пальцы сматывают ткань с моего члена, ее млечные груди дрожат в тени простыней, я касаюсь их, я прижимаюсь к ним пахнущими травой губами, мой нос скользит по ложбинке между грудей, я высовываю язык изо рта, лижу тончайший пушок, укладываю его, моя слюна пенится на соске, мои зубы слегка прикусывают его, мои губы сосут его края; моя слюна стекает струйкой по груди, ладонь Беатрис поднимается к моим губам, я целую ее; я перекатываюсь на тебя всем телом, мокрая ткань покрывает мой член и отделяет его от твоего влагалища, ты что — то напеваешь, лежа подо мной, я тру ладонями твои холодные пятки; уже полночи минуло, но я не познал тебя, ты не открываешь глаза; портовые огни скользят по моей спине, по твоим грудям, когда я склоняюсь к твоим коленям; отбросив простыню, я открываю твое влагалище, я прижимаюсь к нему губами, я дую на него дыханием сына ветра, ты стонешь, ты раздвигаешь ноги, я погружаю между них мои волосы, подрастающие волосы свободного человека, ты сжимаешь мои щеки, на моих глазах я ощущаю острую свежесть сока, омывающего губки твоего влагалища; я смеюсь, когда мои ноздри раздувают вьющуюся прядь волос, Беатриса, Беатриса, Беатриса, вырви крик из моего горла, сожми мое сердце, люби меня, чтобы я закричал, наконец, и чтобы другие услышали мой крик, а не только я сам, и пустынное море, и камни.

Сожми меня, пусть брызнет кровь из моих ран, из моих желаний, из трещин моей жизни, из моих глаз, из моих видений, пусть отвердеют мои ноги, мои руки, мои губы; среди живущей природы лишь один я мечтаю; коснись моих вен своими руками, своими губами, чтобы они стали любимы, знакомы, желанны. Желай меня, желай меня, съешь меня! Пусть родится в тебе голод к моей плоти, жажда моей крови, возьми мое тело, перережь ему горло, разорви его и, пожирая его, сожалей и желай, и съешь себя, чтобы съесть меня заново. Твоя голова раскалывается под моими зубами, как нераскрывшаяся чашечка цветка. Нежные травы, свяжите мой член, сдержите яростную сперму, которая сожгла бы тебя целиком. Спи, моя сперма не выплеснется тебе на живот, спи, улыбайся, спи под покровом моих бедер; мои глаза грезят на твоих дрожащих грудях. Спи, обнаженная, без страха в моей тени, под моими глазами и пальцами, прежде свирепыми и развратными, спи в моем новом запахе, в трепете моего отчаяния, спи подо мной, твое небо покрыто облаками и звездами из крови и слюны. В своем сне слушай богов спермы, зовущих твой спящий потаенный сок…»