Книга Крылья - Юрий Нестеренко

Его мускулистые руки были оплетены веревками жил, а прямой осанке могли бы позавидовать многие юноши. В нем было полных четыре локтя роста, может, даже четыре с четвертью. Левую половину его лица, от лба до подбородка, бороздили три жутких глубоких шрама — очевидно, след удара когтистой лапы. Когти чудом не выдрали мутно-голубой глаз, хотя из-за повреждения соседних тканей он таращился между багровыми шрамами как-то особенно отвратительно и жутко. Крайний правый коготь вырвал у него кусок носа и угол рта, так что даже когда Прум держал рот закрытым (а так было почти всегда), в не полностью заросшую дыру был виден желтый клык. Одного взгляда на это обезображенное лицо было достаточно, чтобы вызвать кошмары. Не у меня, конечно, но у более впечатлительной особы точно. Но лицо — это было еще не все…

На поясе у Прума всегда висели с одной стороны свернутый кнут, а с другой — тяжелая, налитая свинцом дубинка. И я видела — не в первую встречу с ним, а позже… Тут надо сделать отступление и заметить, что осень давно перевалила за середину, да и двигался караван на юг, поэтому с каждым днем становилось все холоднее, и если в первых двух городах зверинец еще работал на открытом воздухе, прямо в повозках с раскрытыми стенками, как в Далкруме, то позднее для показа арендовали какой-нибудь большой сарай, где и расставляли клетки. Тут-то я и получила возможность получше рассмотреть своих соседей и товарищей по несчастью. Так вот, я видела, как Прум входил в клетки к самым опасным из имевшихся в зверинце хищников. И они — и грэрро, ужас йертаншехских джунглей, и свирепый райов, король Великой пустыни Гвайорат — приседали и пятились в угол, стоило ему открыть дверь. Должно быть, уже отведали дубинки и кнута… И, глядя в жуткое лицо Прума, которое, возможно, из-за травмы никогда не меняло выражения, я не сомневалась, что он без колебаний угостит тем же самым и меня, стоит мне дать ему хоть малейший повод. Нет, поймите меня правильно, я вовсе не струсила, хотя посмотрела бы я на вас, окажись вы в тесной клетке один на один с таким типом. Просто я понимала, что действовать надо только наверняка, что в случае неудачи меня и впрямь прикуют цепью и второго шанса уже не будет. Так что пока я только наблюдала и выжидала. Войдя в клетку — неважно, чью, — Прум первым делом запирал за собой дверь, не сводя глаз с узника. Дверь никогда не оставалась открытой дольше чем на несколько мгновений, и все это время он загораживал ее своим телом.

Прошло несколько дней с нашей первой встречи, прежде чем я попыталась заговорить с ним. Но он ничего не ответил и вообще не отреагировал на мои слова. Лишь позже до меня дошло, что он был вообще немой, хотя, судя по командам, которые ему отдавали хозяева, понимал то, что ему говорили. В общем, хотя я и не отвергла совершенно идею как-нибудь застать этого монстра врасплох, я предпочла пока что отодвинуть ее на задний план.

Куда большую надежду мне в первые дни внушили двое оставшихся балаганщиков. Это были женщины, жены Гарвума и одного из его братьев. Первой, как и самому Гарвуму, было под сорок, вторая была почти девчонка, всего на несколько лет старше меня. Я очень рассчитывала на их сочувствие, а в дальнейшем, возможно, и помощь. Прошло больше декады, прежде чем я улучила момент заговорить сначала с одной, потом с другой так, чтобы не услышали мужчины… Но, увы, они в полной мере разделяли предрассудки относительно крылатых, а в их глазах я к тому же была и источником семейного дохода.

— Тебя тут кормят и не бьют, а всей работы — просто сидеть цельными днями. Тебе, чай, как мне, стряпать, штопать да стирать не приходится. И ты еще недовольна чем-то? — неприязненно резюмировала старшая. Младшая и вовсе не стала со мной разговаривать, одарив полным брезгливости взглядом. Им даже и в голову не приходило смотреть на меня, как на аньйо, представить себя на моем месте. Как же, они были «полноценные»! Тупые безмозглые йупы, едва ли умевшие читать хотя бы по слогам…

Хорошо, что у них не было детей. Воображаю, какой желанной жертвой я могла бы стать для малолетних мучителей. Кто и когда придумал байку о детях как о невинных ангелочках? Наверное, тот, кто слишком быстро забыл собственное школьное детство.

Короче, во вражьем стане у меня союзников не было. Среди своих, как выяснилось, тоже. Под своими я тут имею в виду, конечно, не животных, а других аньйо, содержавшихся в зверинце. Про старуху я уже рассказала. Кроме нее, было еще двое, сидевшие в одной клетке. Это были сросшиеся близнецы. Они срослись спинами и затылками, поэтому, хотя и обречены были всю жизнь провести вместе, никогда не видели друг друга. Ноги у них были у каждого свои, и они могли ходить, хотя им это было неудобно — если идти обычным образом, одному пришлось бы пятиться, поэтому они обыкновенно передвигались боком. Ростом они были ниже среднего, хотя и не карлики; уродливые сросшиеся головы непропорционально большие. В отличие от старухи, они не были слабоумными, хотя интеллект у них был неразвит, ибо всю свою жизнь — а выглядели они лет на пятьдесят, хотя, полагаю, на самом деле были моложе — они провели в различных балаганах и, разумеется, не получили никакого образования. Собственная мать продала их врачу сразу же после родов, ибо тот сказал, что они все равно не проживут и нескольких часов, и хотел поместить их в спирт и показывать студентам. Однако младенцы упорно не хотели умирать, и врач в конце концов перепродал их хозяину бродячего цирка. Сами они, конечно, не могли этого помнить — им рассказали в том самом цирке несколько лет спустя. Так началось их пожизненное путешествие из балагана в балаган, и нынешний, по их словам, был еще не худший. Естественно, никуда бежать они не могли, да и не хотели.

В общем, дни шли за днями, а я по-прежнему не видела никаких реальных путей к спасению. На поливаемом водой пруте появился ржавый налет, но, как и предполагалось, до полной победы было еще очень далеко. Я надеялась, что как-нибудь Прум напьется и забудет закрыть клетку или, по крайней мере, утратит скорость реакции. Но он, похоже, вообще не пил. Впервые я решительно осуждала трезвый образ жизни.

Моя ненависть к поработителям, а заодно и к приходившим смотреть на меня зевакам не слабела, но теперь еще мучительнее было растущее отчаяние при мысли о пришельцах, которые, наверное, уже покинули Землю или собираются сделать это на днях…

Было и нечто более земное, угнетавшее меня. А именно: приближался брачный сезон. Гарвумы не собирались сворачивать на это время свои гастроли — с какой стати? — и я чувствовала, что сидеть в клетке на потеху толпе во время брачного сезона будет намного унизительней, чем в обычное время. Сидеть под взглядами всех этих мужиков… Но даже это было не самым худшим. Я не знала, чего можно ожидать от самих балаганщиков в эту пору. Пору, когда в мужчинах просыпается Великий змей Шуш.

Я давно сбилась со счета календарных дат — да и не для всех брачный сезон наступает одновременно, тут плюс-минус несколько дней, — но уже чувствовала первые признаки сезонных изменений в собственном теле. Терпеть их не могу. Эти набухающие губы, увеличивающаяся грудь — так некрасиво! Опухаешь, словно тебя покусали насекомые. Но самцам нравится. Не ищите здесь логики. Когда мужчина превращается в самца, логика его оставляет.