Книга Секреты Лос-Анджелеса - Джеймс Эллрой

В дверях появляется Клекнер с папкой:

– Капитан, Винсеннс привез эту женщину, Леффертс. Сейчас они просматривают фотографии. Винсеннс хотел, чтобы вы взглянули вот на это.

Эд выходит. В толстой папке – глянцевые порножурналы.

Верхние номера – красивые парни и девушки в красочных костюмах предаются изощренному распутству. У некоторых головы вырезаны, а затем вклеены на место – Джек пытался опознать натурщиков. Фотографии – настоящие произведения искусства, они и привлекают, и отталкивают – все, как рассказывал Мусорщик.

Нижние журналы – со строгими черными обложками. Изуродованные тела, потоки чернильной крови. Верно: вот этот распростертый на ковре парень с оторванными руками и ногами – точь-в-точь Хадженс.

Хадженса убил тот, кто делал эти фотографии.

Эд открывает последний выпуск – и застывает как вкопанный.

Хорошенький мальчик, обнаженный, с оторванными руками – из ран двумя ручьями струится чернильная кровь. Знакомое зрелище, слишком знакомое – но не по делу Хадженса. Эд торопливо листает журнал – натыкается на сфальцованную вклейку: расчлененные дети, мальчики и девочки, причудливые кровавые завитки на белом фоне…

ОН ЗНАЕТ, ЧТО ЭТО.

Эд бросается вниз, в архив Отдела убийств, находит ящик: «1934». «Атертон, Лорен, множественные судимости». Три толстые папки: снимки, сделанные самим доктором Франкенштейном.

Дети сразу после расчленения.

Руки и ноги отделены от тел.

Изуродованные трупы на белой вощеной бумаге.

Потоки крови – красное на белом. Причудливые кровавые узоры – палец макали в кровь и обводили по контуру. Все как у Хадженса. Все как на порнографических картинках.

Эд захлопывает ящик, в спешке прищемив себе пальцы. Выбегает из здания, садится в машину и, включив мигалку, мчится в Хенкок-парк.

* * *

В особняке у Престона Эксли вечеринка: на стоянке полно машин, из розового сада позади дома доносится музыка. Эд входит в гостиную – и останавливается, пораженный.

Книжные шкафы его матери исчезли. На их месте – огромный макет: вся Южная Калифорния из папье-маше. Города, связывающие их дороги, стрелки по периметру – указания на то, где пройдут сверхсовременные шоссе Престона Эксли.

Макет прекрасен – вид его заставляет Эда на миг забыть о глянцевой грязи. Корабли в порту Сан-Педро, горы

Сан-Габриэль, даже крошечные автомобили на асфальте… Зримый триумф Престона Эксли.

Эд берет крошечную машинку, ведет ее от океана к холмам. За спиной – голос отца:

– Я думал, ты сейчас работаешь в Южном Централе.

Эд оборачивается:

– Что?

Престон, с улыбкой:

– Разве тебе не нужно оправдаться перед журналистами?

Очарование развеяно – перед глазами вновь встают снимки Атертона.

– Извини, отец, не понимаю, о чем ты.

Престон смеется:

– Мы в последнее время так редко видимся, что забываем о вежливости.

– Отец, я…

– Прости. Я имел в виду сегодняшнее интервью Дадли Смита в «Геральд». Он говорит, что новое расследование будет сосредоточено на Южном городе, что вы ищете другую банду грабителей-негров.

– Нет, не совсем.

Престон кладет руку ему на плечо.

– Эдмунд, мне не нравится, как ты выглядишь. Вид у тебя испуганный. Ты сейчас совсем не похож на полисмена. И сюда пришел явно не для того, чтобы поздравить меня с окончанием строительства.

Теплая, надежная рука у него на плече.

– Отец, кто, кроме полицейских, работавших над делом Атертона, видел фотографии его жертв?

– Теперь моя очередь воскликнуть: «Что?» Ты о тех фотографиях, что подшиты к делу? Что я много лет назад показывал тебе и Томасу?

– Да.

– О чем ты говоришь, сынок?

– Это улики, и улики закрытые, их никогда не демонстрировали ни публике, ни прессе. А теперь объясни…

– Отец, мы выяснили, что «Ночная сова» связана с еще несколькими серьезными преступлениями и негры к этому никакого отношения не имеют. Одно из этих преступлений…

– Эдмунд, ты меня удивляешь. Объясни улики так, как я тебя учил! У меня тоже бывали такие дела…

– Таких дел ни у кого еще не было! Я лучший детектив в полиции Лос-Анджелеса, отец, я лучше тебя, и у меня никогда еще не было такого дела!

Престон опускает ему на плечи обе руки. Теперь Эд не чувствует ни тепла, ни надежности – только тяжесть. Плечи немеют.

– Прости, но это правда. Я обнаружил, что одно убийство пятилетней давности непосредственно связано с «Ночной совой». Убитый был изуродован точно так же, как жертвы Лорена Атертона. И точно такие же увечья, только фальшивые – подрисованные красными чернилами, – я обнаружил на порнографических снимках, также связанных с делом «Ночной совы». А это может означать одно из двух: либо кто-то видел фотографии Атертона и позаимствовал идею у него, либо в тридцать четвертом ты отправил в газовую камеру не того человека.

Престон, совершенно спокойно:

– В виновности Лорена Атертона сомневаться невозможно. Он во всем признался, его уличили свидетели. Фотографии видели вы с Томасом, больше никто. Не думаю, что они вообще когда-нибудь покидали архив Отдела убийств. Если оставить предположение, что убийца – полицейский (что мне кажется чепухой), остается предположить, что Атертон показывал кому-то фотографии до ареста. Ты. Эдмунд, прославился убийством троих невиновных, но я такой ошибки не совершал. И думай, прежде чем повышать голос на отца.

Эд отступает, задевает модель – секция фривея падает на пол.

– Прости, отец. Я устал соревноваться с тобой, устал доказывать тебе, что я не хуже Томаса. Теперь я хочу попросить у тебя помощи. Отец, все ли я знаю о деле Атертона?

– Извинения принимаются. Да, Эдмунд, ты знаешь все, что нужно знать. Мы с Артом столько раз рассказывали тебе об этом деле на наших «семинарах», что, думаю, ты изучил его не хуже меня.

– У Азертона были друзья? Знакомые?

Престон качает головой.

– Нет, нет и нет. Типичный психопат-одиночка.

Глубоко вздохнув:

– Мне нужно поговорить с Рэем Дитерлингом.

– Зачем? Потому что от рук Атертона погиб ребенок, снимавшийся в ею фильмах?

– Нет. Потому что один из свидетелей по делу «Ночной совы», как выяснилось, знаком с Дитерлингом.

– И давно они познакомились?

– Около тридцати лет назад.