Книга Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ключи, печать и пистолет на столе, – сказал Бурлак. – Владей, дорогой. Ни в чем себе не отказывай. Я пойду прогуляюсь напоследок. Насколько я понял, приказу вязать меня по рукам и ногам от высочайшего руководства не поступало…
Сучонок взглянул на него страдающим взором.
– Что, думал, что я застрелюсь? – усмехнулся Бурлак. – А я вот передумал.
На двери стояли те самые двое ходоков, что первыми попались Бурлаку, когда он припёрся в резидентуру. Взглянув понимающе на их виноватые морды, Владимир Николаевич миновал “танцкласс” и поднялся в радиоконтроль. Говно собачье, усмехнулся он. Выйди, дай команду этим волкодавам на меня наброситься – за документы и деньги, которые ты бы на мне нашёл, тебе бы лишнюю медаль дали потом, если не подполковника сразу. Я бы так и сделал на твоем месте. А у тебя никогда духу не хватит так сделать. Поэтому я – Батя, а ты – говно на палочке.
На лестнице из какого-то закоулка внезапно вынырнул пятый шифровальщик Гришка и, с ужасом оглянувшись по сторонам, сунул ему листок со свежей шифровкой.
На этот раз зрение Бурлака не подвело. Он прочитал: “Совершенно секретно. Приказываю врио командира дипломатической резидентуры ГРУ-043-М майору Мещерякову Валерию Павловичу обеспечить встречу в аэропорту Маньяна-сити полковника ГРУ Ноговицына Александра Петровича и полковника ГРУ Клесмета Игоря Владимировича, вылетающих рейсом…”
Что за ерунда, нахмурился Бурлак. Что за хитрые игры, что за шпектакль в ёпперном театре?.. Некого больше послать эвакуацию учинить резиденту?.. Молодые мордовороты в красной армии перевелись?..
“…содействовать в организации эвакуации резидента…”
Ну, дальше всё понятно. Но почему Клесмет, почему Ноговицын Шурка?..
Значит, игра. ГРУ ведет игру.
Значит, не факт, что впереди – конвейер, гражданская казнь, пензия и нищета.
Значит, есть шанец выкрутиться.
Гришка робко взял из рук патрона бумагу, шмыгнул носом и поплёлся вниз по лестнице – озабочивать сучонка.
Ну, спасибо тебе, Гришка, подумал Бурлак, глядя в его удаляющуюся согбенную спину. За верность, за службу. За смелость. Не обессудь, ежели что не так. Я всегда с тобой старался поступать по справедливости. Будь моя воля – ни за что бы не отдал тебя на съедение сучонку. Но воля тут моя, к сожалению, закончилась на хер.
Можно с уверенностью поручиться, что никто в маньянской резидентуре, да, пожалуй, и во всем “Аквариуме” не знал географию маньянской столицы лучше полковника Бурлака. Поэтому направление на Амекамеку, в район городских свалок, которое резво взял севший за руль Игорь Клесмет, как только они, прикрыв Бурлака пледом, выехали за ворота посольства, Владимиру Николаевичу весьма не понравилось. Резидента, засветившего своего нелегала, не везут на свалку на ночь глядя. Фигурально – да, и то не всегда, но в буквальном смысле что-то таких ситуаций не припоминается.
В мозгах у Бурлака всё как-то перемешалось, всё куда-то сместилось и упрямо не желало выстраиваться в стройные логические цепочки. Хотя ему как будто ничего пока не кололи. И вообще до того, как они свернули со сто пятидесятой магистрали и направились неведомо куда, всё складывалось скорее в пользу Бурлака, чем наоборот. Ну, если, конечно, глядеть на вещи философски. Скандал – мерзость – ну а не будь скандала, тихо-мирно отправили бы его на пензию. На то и существует должность командира легальной резидентуры, чтобы его подставляли время от времени. На битых во втором главупре – тоже спрос.
Конечно, текст ноты, который Ноговицын дал ему почитать, был для бывшего резидента как удар по яйцам. Где и когда он умудрился засветить Ивана Досуареса – до сих пор непонятно. Неужели Иван сам проболтался? Кому? Бабе своей? Папашке?
Ну хорошо. Допустим, бабе своей он мог проболтаться. Он, в конце концов, никогда не был профессионалом, этот Иван Батькович Досуарес, агент 4F-056-012. Расходный материал. Так, человеческое приложение к своей бойкой шишке. Сентиментальное говно. Допустим, он ей во всем признался. Допустим, она об этом доложила своим, мать их за ногу, террористам, своей “Съеле Негре”. Тогда понятно, почему его порешили.
Но совершенно непонятно, откуда об этом узнала маньянская контрразведка!
У неё что, свои люди в “Съело Негро”?..
Так не бывает. То есть раньше бывало, но теперь, после 11 сентября, не бывает.
Полковник Ноговицын был весел, много шутил, вспоминал баню, сетовал на то, что при сучонке такая хорошая баня захиреет, но ничего, он, Ноговицын, приложит все усилия для того, чтобы этот гадёныш недолго протирал своим толстеньким афедроном резидентское кресло, дескать, найдутся в Красной Армии штыки, заменим на достойного человека, а сучонка отправим оказывать интернациональную помощь братьям таджикским моджахедам. Бурлак даже не удивился тому, что Ноговицын для обозначения Валерия Павловича Мещерякова употребляет бурлаковский термин, хотя сам Владимир Николаевич это слово как будто вслух никогда не произносил. Его очень интересовала собственная дальнейшая судьба и конечная точка их маршрута. Напрямую спрашивать было нельзя. Всё равно хрен бы ему ответили, только покосились бы с удивлением.
Наконец они подъехали к двухэтажному зданию серого кирпича. Ноговицын подошёл к двери и два раза треснул в неё кулаком. Тотчас в доме загорелось окно, и из-за двери что-то проскрипели.
– Асуньон! – сказал Ноговицын и нервно зыркнул по сторонам. – Abre. Somos nosotros.[76]
Дверь открылась и на пороге показалась тощая женская фигура.
– Fuera[77], – сказал Ноговицын и сделал Бурлаку с Клесметом приглашающий жест.
Женщина молча побрела в темноту. Бурлак выполз из машины. Ноги слушались плохо, но в мозгах шестерёнки крутились в бешеном темпе. Было весьма похоже, что здец3.14 придвинулся к нему вплотную, и нужно было срочно придумать что-нибудь своевременное и эффективное. Клесмет как-то незаметно оказался рядом с ним, так что в рэмбо играть было поздно, да и вообще бесполезно: настоящий разведчик перед живой силой противника беззащитен как котёнок, ему для своей обороны башка на плечи привинчена.
На негнущихся ногах Владимир Николаевич побрёл в дом. Клесмет шёл следом. Ноговицын пропустил их обоих в полутёмную прихожую, ещё раз зыркнул по сторонам, вошёл следом и запер дверь на засов.
– Прямо по коридору, и направо будет дверь, – сказал он топтавшемуся в прихожей Игорю Клесмету.
В комнате всей мебели было два кресла, табуретка, журнальный столик на колёсах и телевизор в углу. Столик оказался неожиданно накрыт: там стояла литровая бутылка “William Grant’s”, три стакана и блюдо с нарезанными овощами, мясом, хлебом, сыром.
И чего я боюсь, подумал Бурлак. Сейчас водки выпьем, поговорим как люди. Тем более что за весь день ни глотка внутрь изношенного на разведработе организма не принял. Мнительный я.
