Книга Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

I

Макрин обещал встретить Бенита и Порцию в деревушке. Макрин не погиб. О нет! Цезон Галл застрелился, а Макрин остался в живых и даже не попал в плен. Счастливо переждав все бури, он объявился вновь, готовый служить диктатору, ибо знал, что лишь диктатору стоит служить, а любая другая служба бессмысленна. Макрин обещал переправить Бенита в Новую Атлантиду, где бывшего диктатора ожидал отец.

Бенит был одет, как простой разнорабочий, – в толстую шерстяную тунику с длинными рукавами и брюки, в солдатские калиги. В тихой деревеньке, в крайнем доме немногословная хозяйка уступила Бениту и его спутнице спальню. Беглецы просидели целый день, глядя сквозь крошечное оконце на улицу. Было тихо: вот проехал крестьянин на старом авто, потом появился ослик с поклажей, за ним – старик в широкополой шляпе. По двору степенно расхаживали куры, девушка пронесла корзину с виноградом.

– Хорошо бы винограда, – сказала Порция. Она стояла у окна в одной нижней тунике.

В комнате было жарко натоплено, Бенит то и дело доставал платок и отирал пот, но не пожелал раздеться.

– Они превратили меня в козла отпущения, которого выгоняют из Города в канун Мартовских Ид, нагрузив всеми грехами. Вот и я так же, как тот козёл, изгнан, и все беды свалены на меня.

Бывший диктатор вышел на улицу, попросил у девушки кисть винограда, вернулся. Виноград был спелый, сладкий до приторности. Бенит сел на кровать рядом с Порцией, и они вместе принялись обирать кисть ягода за ягодой. Ели молча, ничего не говоря. Появилась хозяйка, принесла тушёные бобы. Он спросил хозяйку, как её зовут, – она буркнула что-то неразборчивое.

От винограда и фасоли Бенита стало пучить. Несколько раз он выбегал в латрины. И всякий раз выглядывал во двор – не приехал ли Макрин. Макрина по-прежнему не было. Зато появилось открытое авто и в нем несколько странно одетых людей – в туниках хамелеоновой расцветки. Машина медленно объехала двор и остановилась. Вышел парнишка лет восемнадцати, расхлябанной, вовсе не армейской походкой подошёл к Бениту.

– Патруль вигилов, – сообщил он. – Документы есть?

Бенит протянул фальшивый диплом, парнишка мельком глянул на фото, потом внимательно вгляделся в лицо Бенита. Тот нелепо улыбнулся, зябко поднял воротник куртки.

– Отдыхать приехал? – спросил вигил, не торопясь возвращать диплом.

– Да, отдыхать… только поженились мы… да… – промямлил Бенит.

Паренёк нехотя вернул документы, сел в машину, и авто медленно поехало со двора. Паренёк оглянулся, пристально вглядываясь в Бенита. Тот стоял и не мог пошевелиться. Потом, с трудом переставляя ноги, будто к каждой было привязано по огромному камню, вернулся в комнату.

– Кажется, он меня узнал, – пробормотал Бенит.

– Кто узнал? – Порция по-прежнему жевала виноград – на тарелке перед ней лежала новая гроздь.

– Этот парень, что приезжал. Может быть, нам уехать отсюда?

– Может быть, – отвечала Порция.

Но ни он, ни она не двинулись с места. Наступил вечер. Они легли спать – Бенит даже не разделся, только скинул калиги и плащ.

– Может быть, это последняя моя ночь, – сказал Бенит. – Обидно спать. Ты, ты… – он запнулся, – не уйдёшь, когда они придут?

– Я буду с тобой.

– Мамочка моя, – он всхлипнул, вспомнив, что и Сервилию называл вот так – «мамочка». А она бросила его, бросила… А Порция – нет. Он обнял её, хотел предаться Венериным утехам. Но возбуждение тут же угасло. Порция попыталась прийти ему на помощь – не помогло.

– Ну вот и все, – прошептал он. – Теперь в самом деле – все.

Он заснул, прижавшись к своей верной спутнице. Проснулся на рассвете. За окнами в синих осенних сумерках носились какие-то тени, кто-то кричал, тарахтели моторы. Бенит и Порция лежали не двигаясь. Бенит закурил. Дверь распахнулась, и на пороге возник Курций. Казалось, за прошедшие годы он нисколько не постарел, лишь как-то заматерел, плечи сделались ещё шире, голова – ещё массивнее. Где он был все эти годы? В Лондинии, конечно. Где же ещё?

– Бенит Пизон Плацидиан, – объявил Курций низким хриплым голосом, так похожим на голоса гениев, – ты арестован.

В комнату вошли трое преторианцев. Бенит поднялся. Кряхтя наклонился за калигами, принялся их шнуровать. За окном полил дождь – ровный, тихий. Не хотелось из тёплой комнаты на улицу под дождь. Бениту вдруг сделалось так жаль себя, что защипало в носу. Он быстро провёл ладонью по глазам.

– Нас расстреляют? – спросила Порция и придвинулась поближе к Бениту.

– Бенита Пизона будут судить, – ответил Курций.

Дверь в комнату вновь отворилась, и вошёл какой-то военный высокого роста в позолоченном нагруднике. Алый плащ с золотой бахромой выдавал в нем главнокомандующего. Бенит вгляделся. Неужели? Постум? Или кто-то другой – старше и жёстче?

Бенит перестал возиться с калигами, так и остался сидеть в одном башмаке. Но не встал. Просто потому, что ноги не держали.

– Я всегда тебя любил, мой мальчик. Клянусь Геркулесом… и…

– Тебя будут судить за незаконное преследование римских граждан, нарушение законов и другие преступления, – сказал император.

– Нас расстреляют? – вновь спросила Порция.

– Бенита Пизона будут судить, – повторил император. – И каков бы ни был приговор, он будет приведён в исполнение. Помилования я не подпишу.

«Обвинитель не посмеет потребовать смертной казни…» – подумал бывший диктатор.

Но он не почувствовал ни радости, ни облегчения. Он как будто уже пережил свою смерть, но остался по какой-то причине жив. Это его не удивило.

– Все, что я делал, я делал ради Империи, мой мальчик, – сказал Бенит.

– Разве это что-то искупает? – Постум Август скривил губы. – Ничего, Бенит. Ровным счётом ничего.

ГЛАВА X

Игры Тиберия против прошлого

«Вчера бывший диктатор Бенит Пизон был приговорён судом присяжных к пожизненному изгнанию. Местом изгнания назначен остров Крит. Осуждённый Бенит Пизон заявил, что не будет подавать прошение о помиловании на имя императора Постума Августа».

«Акта диурна», канун Нон февраля[58]– 1996 года

I

Морозец стоял неслабый. Месяц просинец был на исходе. Тиберий Деций поплотнее запахнул подбитую мехом куртку. С утра он ездил смотреть мастерскую, но помещение ему не понравилось: холодная мансинкула[59]под самой крышей, светло, но окна на юг – летом солнечный свет будет не давать писать картины. В хорошей мастерской окна должны выходить на запад или на север.