Книга Зной - Джесси Келлерман

Мальчика похоронили ближе к дороге, чем его мать. Глория, спотыкаясь, спустилась с насыпи. Зной усиливался с каждой минутой. Ненароком коснувшись одного из надгробий, мимо которых она проходила, Глория обожгла ладонь. Посасывая большой палец, она сверилась с картой и обнаружила, что стоит прямо перед нужной ей могилой.

Нет — перед какой-то другой.

Ага, вот он. Камень размером с книжку в бумажной обложке. Глория опустилась на колени, чтобы прочесть надпись.

Carlos

1962–1963

Dios lo queria

Бог любил его.

Или же Бог пожелал его.

Темы для разговора с ним у Глории отсутствовали. В конце концов, он был младенцем.

Однако уходить, ничего ему не сказав, было как-то неправильно, и потому Глория, откашлявшись, выскребла из памяти застрявший в ней кусочек колыбельной.

Для тебя я с утра на ногах,

Для тебя я шью целый день.

Для тебя вечерами готовлю еду,

О тебе нонами молюсь.

Мое утро любовно разбудит тебя,

Мой день приоденет тебя,

Мой вечер насытит тебя,

Моя ночь принесет тебе сны.

Ярдах в ста от этой находилась могила матери; ее надгробие было немного больше.

FAJARDO GLORIA BEATRIZ RAMOS

Febrero 1947 — Julio 1963

Глория попыталась представить себе, что это такое — в шестнадцать лет вынашивать дитя. Сама она в этом возрасте училась в школе, думала о колледже. Еще и доктором-то стать не собралась. Время шло тогда медленнее, потому что не имело конечной точки.

Она поговорила с Глорией, рассказала ей о Хозе. То есть сначала она называла его Карлом, но потом спохватилась и попросила прощения. Рассказала о его диете, о бизнесе, о благотворительности. О чувстве юмора и набожности. Засмеялась, произнеся: «Он был такой забавный»; описала ужас, который испытала, услышав его последнее телефонное сообщение.

О последних пяти месяцах Глория рассказывать не стала. Они касались скорее ее, чем его.

Так она и говорила, пока не исчерпала весь свой запас описаний и занятных историй. К этому времени у нее уже гудело в перегретой солнцем голове.

— Вот и все, что я знаю, — сказала она и ушла.

ОТЪЕЗЖАЯ, ГЛОРИЯ НАБЛЮДАЛА В ЗЕРКАЛЬЦЕ заднего вида за тем, как кладбище уходит под воду.

Глава тридцать вторая

На то, чтобы прийти в себя, Глории потребовалось время. Она не хотела никого видеть, ни с кем говорить, считала, что справляться с последствиями пережитого должна самостоятельно. Сообщения, поступавшие на ее автоответчик, она игнорировала, — два из них пришли от директора средней школы, еще парочка от подруг, не понимавших, куда она подевалась. По крайней мере, хоть кому-то ее не хватает, и то хорошо.

Несмотря на изнурительную усталость, она провела первые две ночи, цепляясь то за одеяло, то за края кровати, накрывая голову подушкой, чтобы заглушить эхо выстрелов; избавиться от едкой вони обожженной кожи и сгоревшего пороха, от ударившей в нее теплой струи. Она поднималась, шла в уборную и бегом возвращалась в кровать, испуганная тенями ветвей и перезвоном ветряных колокольчиков, которые, по уверениям ее домовладельца, наполняли дом положительной энергией ци.

И дело было даже не в ощущении вины, а в ужасе перед тем, что она позволила подвести себя к самому порогу смерти. Глория всегда гордилась своим здравым смыслом. В чем же было дело?

Не в любовных утехах. Не в состоянии ее ума. И определенно не в том, что историю Карлос рассказал весьма убедительную.

В скуке, решила Глория. Соединившейся с одиночеством. Обзаведись-ка ты хобби, сказала она себе.

Ей казалось, что она провела в Мексике год, а не пару дней. В Агуас-Вивас время выглядело совсем иначе, оно становилось там бесконечно медленным и бесконечно знойным.

А в Лос-Анджелесе уже почти наступило Рождество. Люди здесь либо весело щебетали, либо помышляли о самоубийстве. Либо и то и другое сразу.

Почувствовав себя немного оправившейся, Глория позвонила в школу и сообщила, что, к сожалению, вынуждена отказаться от вакансии. Она решила поискать работу иного рода. В какой-нибудь большой компании, где можно быть безликой и беседовать с коллегами, не обзаводясь среди них друзьями. Впрочем, и оставаться на такой работе до конца своей жизни она не собиралась.

Самое главное, чтобы работа не мешала ей учиться по вечерам. Она обратилась в несколько учебных заведений, готовивших медицинских сестер, попросила прислать ей бланки вступительных заявлений. Некоторые из этих заведений показались ей многообещающими.

— МИСС МЕНДЕС?

Воскбоун — не то расстроенный чем-то, не то испытывающий неуверенность в себе. То, что он позвонил, подумала Глория, свидетельствует о наличии у него определенной отваги. И настойчивости. Оказывается, под его пластмассовой оболочкой таится донжуан.

— Надеюсь, я вам не помешал.

— Нисколько, детектив. Я и сама собиралась позвонить вам сегодня вечером.

— Угу. Зачем?

— Я пересмотрела ваше предложение.

— Вы… пересмотрели?

— Правда, я уже очень давно не танцевала, — сказала она. — Вам придется дать мне пару уроков.

— Это… Спасибо. Вы серьезно?

— Да, — ответила она. — А как же еще?

— Рад слышать, мисс Мендес. Очень рад. Хотя я позвонил вам по другому поводу.

Теперь настал ее черед ощутить неловкость.

— О, — сказала она.

— Нет-нет, — заторопился Воскбоун. — Я благодарен вам за то, что вы решили изменить вашу политику.

— Политику?

— Относительно свиданий с представителями органов охраны правопорядка. Вы… пожалуй, это можно выразить так: вы сделали этот день удачным для меня.

— Ну да, — отозвалась Глория, подумав: наверное, мою политику и вправду следовало обновить.

— Я сочту за честь возможность показать вам основные па, — продолжал Воскбоун. — Люди нередко побаиваются танцев, в особенности латиноамериканских, в которых содержится элемент чувственности, отталкивающий тех, кто не желает самозабвенно отдаваться, если можно так выразиться, ритму танца. Но когда человек преодолевает начальную застенчивость…

— Детектив.

Он ее не услышал:

— …большого удовлетворения. Многие называют это раскрепощением. А сами па сальсы на деле не так уж и сложны. Очень раскованные движения бедер, руки — ну, в общем, я вам все покажу. Прежде чем отправиться в клуб, проведу для вас урок. Помню, когда я в первый раз…

— Детекти-ив.