Книга Когда Венера смеется - Стивен Сейлор

тела! Ты думала, тебе несложно будет прибрать его к рукам. Молодые люди всегда нуждаются в деньгах, а ты любишь звенеть нашим наследным достоянием.

Но сестра, сестра, все пошло не так, как тебе хотелось, верно? Есть, оказывается, молодые люди, которых не занимает общество любострастной, стареющей женщины, сколько бы денег у нее ни было. Ну так оставь это! У тебя есть сады на Тибре, куда ты ходишь смотреть на молодых пловцов и оценивать их достоинства. Разве не для того дано тебе это место, чтобы ты каждый день могла находить себе нового любовника? Зачем ты преследуешь именно этого молодого человека, который очевидно пренебрегает тобой?»

Тут Цицерон бросил жеманничать, изображая из себя Клодия, и повернулся к Клодии спиной. Он пересек широкими шагами площадку для выступлений и подошел к скамье подсудимого.

— Теперь настала твоя очередь получить свою порцию наставлений, Марк Целий. — Он погрозил пальцем. Целий тут же принял вид внимательного ученика, подняв брови и изобразив на лице сплошную невинность. — Мне нужно взять на себя роль отца, чтобы отчитать тебя, молодой человек, — но какого отца? Одного из тех стариков с сердцами из железа, который примется бранить тебя за все на свете и приговаривать: «Почему же ты рядом с распутницей поселился? Почему ты соблазнов явных бежать не решился?» Этому суровому и прямому отцу Целий ответил бы, оправдываясь, что ничего непристойного не произошло, сколько бы ни ходило слухов про обратное. Кто из молодых людей нашего города, полного злоречивых сограждан, может избежать нелепой болтовни на свой счет? Достаточно жить рядом с этой женщиной, достаточно, чтобы его видели в ее компании, и пот уже люди полагают худшее. Даже собственный ее брат не может посетить ее без того, чтобы не пустить в ход язык, — я хочу сказать, без того чтобы не заставить языки вокруг болтать без умолку.

Во вред этой женщине я уже ничего говорить не стану. Мое дело — поучать Марка Целия. Давайте предположим, для убедительности, существование некой чисто гипотетической женщины, любое сходство которой с Клодией будет совершенно случайно, уверяю вас. Представим женщину, которая бесстыдно отдается каждому встречному, которая заводит специальный календарь, чтобы упорядочить вереницу своих любовников, которая раскрывает двери своих домов в Риме и в Байях любому похотливому негодяю, которая осыпает дорогими подарками свою конюшню молодых жеребцов на содержании. Вообразим себе богатую, сладострастную вдову, которая ведет себя, как продажная шлюха, даже не заботясь о том, что могут подумать окружающие. Так вот, я спрашиваю вас: можно ли признать развратником человека, который при встрече с ней приветствовал бы эту женщину несколько вольно?

Вообразим себе женщину настолько погрязшую в разврате, что она уже не заботится поиском темноты и укромных мест, для того чтобы ублажать свои порочные наклонности. Она поступает наоборот — выстраивает сцену у себя в саду и оттуда демонстрирует свои особые умения толпе, собравшейся, чтобы полюбоваться ими! Учтите, что я говорю гипотетически, просто в качестве предположения — не надо смеяться! Так вот, в ней — в этой гипотетической женщине — все говорит о вожделении: походка, прозрачные платья, непристойные движения губ, горящий взгляд, неприличные речи, легкость, с какой она обнимает гостей на своих вечеринках, прижимаясь к ним всем телом и целуя их открытым ртом. Эта женщина не просто распутница, но распутница особо похотливая и бесстыдная. Так вот, следует ли всерьез осуждать молодого человека, если он, оказавшись рядом с такой женщиной, последует влечению природы? Чего хотел такой человек — посягнуть на целомудрие или просто удовлетворить желание?

Эта женщина — наша гипотетическая женщина, я хочу сказать, — просто шлюха, а даже самый строгий моралист не будет смотреть слишком строго на то, что молодой человек удовлетворяет свое желание с проституткой. Так уж устроен мир и был устроен всегда, а не в один только наш терпимый век. Даже наши добродетельные предки не запрещали пользоваться проститутками. Когда это осуждалось, когда не допускалось, когда не было разрешено то, что разрешено?

Но мне станут возражать и говорить: «Что же, Цицерон, вот чему ты собираешься наставлять молодого человека, особенно такого молодого человека, который отдан был под твою опеку, чтобы ты обучал его риторике? Распущенности нравов, сомнительным добродетелям, любовным утехам?» Разумеется, нет. Но, судьи, рассудите честно — был ли когда на земле человек настолько возвышенный духом и железный волей, что мог бы отмести все искушения и всецело отдаться добродетели? Человек, ни на йоту не находящий удовольствия в праздности, в любовных или прочих забавах? Покажите мне такого, и я назову его существом нечеловеческой породы! Подобные люди могут быть найдены в наших книгах, повествующих о примерах доблести и добродетели, имевших место в те дни, когда Рим набирал свое могущество, но сегодня тщетно стали бы вы искать таких людей на улицах города. В наши дни даже среди греческих философов, установивших когда-то столь высокие моральные устои (которым, к сожалению, не соответствовали их поступки), вы найдете немногих, кто по-прежнему был бы привержен чистой добродетели; и у них все давно уже обстоит наоборот. Эпикурейцы говорят, что мудрым человек все делает лишь ради удовольствия. Академики выворачивают наизнанку слова и утверждают, что добродетель и удовольствие — одно и то же. Увы, старомодные стоики, единственные, кто следует прямой и узкой стезе добродетели, не пользуются нынче популярностью, и школы их опустели.

Природа сама породила много соблазнов, способных усыпить добродетель и разбудить в человеке страсть к наслаждениям. Она искушает юность всевозможными скользкими путями, но компенсирует это огромной выносливостью и острой чувствительностью. Покажите мне юношу, презирающего великолепие всего, что нас окружает, не имеющего тяги к удовольствиям, которые порождаются обонянием, осязанием и вкусом, и закрывающего уши перед всем приятным; быть может, я и еще немногие будем считать, что боги к нему милостивы, но большинство из вас признает, что они на него разгневаны!

Итак, оставим в покое абсолютную точку зрения! Позволим юности некоторые вольности. Пусть молодость имеет право на глупости. Если юноша обладает сильным характером, эти шалости ему не повредят; в конце концов он перерастет их и как уважаемый человек займет своё место в общественной жизни. Кто станет сомневаться в том, что Марк Целий уже сделал это? Вы уже были свидетелями того, как он вступал в схватку умов со мною здесь, на форуме. Вы только что видели, как красноречиво вел он свою защиту сегодня. Что за превосходный оратор! Уверяю вас по собственному опыту, что такое умение достигается лишь невероятной усидчивостью и внутренней дисциплиной. Марк Целий достиг