Книга Из прошлого: далекого и близкого - Николай Яковлевич Мерперт

с прочими культурами бронзового века отмеченной обширной территории и безусловное участие ее в этногенезе ряда народов евразийской лесостепи. Выразительное свидетельство тому — специальная международная конференция, состоявшаяся в начале нашего века в Чебоксарах и вызвавшая значительный интерес у археологической общественности как нашей страны, так и за ее пределами. Мне довелось сопровождать ее участников по основным памятникам абашевской культуры почти через полвека после их раскопок нашей же экспедицией. С этим путешествием связана трогательная и неожиданная церемония. В селе Абашеве был торжественно представлен талантливо выполненный каменный памятник, посвященный открытию В.Ф. Смолиным абашевской культуры, включенный в искусно оформленный мемориальный комплекс. Открытие его праздновалось очень искренне и радушно: чуть ли не каждая семья явилась в красочной национальной одежде (включая детей), с национальными же музыкальными инструментами и многие с подносами, заставленными угощениями. И все в память о раскопках, которыми интересуются и гордятся! Меня много и обстоятельно расспрашивали, зазывая в один дом за другим. И отвечая, я чувствовал большую ответственность, чем за кафедрой конференции!

Особое место в своей педагогической деятельности я отводил курсу библейской археологии, который фактически многие десятилетия в нашей стране не читался даже в единичных богословских учебных заведениях и тем более был лишен официально изданных учебных пособий. Уродливый характер подобной ситуации стал ясен мне еще в 1955 г. при чтении общего курса «Введения в археологию» в Ульяновском пединституте, когда абсурдность фактического запрета этой проблематики особенно четко проявилась после открытия знаменитых «Рукописей Мертвого моря», тем более что там я имел возможность почти ежедневно обсуждать эту тему с таким блестящим специалистом по «кумрановедению», как И.Д. Амусин.

Ему я обязан общими сведениями о библейской археологии, о соотношении археологических свидетельств с библейскими текстами, о самой возможности такого соотношения, о необходимости здесь предельной осторожности и, в то же время, закономерности поисков «взаимоподтверждения» различных категорий источников. Возможны ли здесь позитивные результаты? Знаю, что многие специалисты относятся к этому скептически. Но многие годы соприкосновения с археологией Ближнего Востока убеждают меня в зависимости ряда материальных феноменов и событий от духовных представлений, лежащих в основе ряда библейских текстов. И обратная связь: ряд духовных канонов оказывают прямое (или опосредованное) воздействие на сугубо материальные явления; и те и другие должны рассматриваться во взаимодействии, а постулировать Великую китайскую стену между ними незакономерно. И категорический императив в утверждении «приоритета» одного из этих начал — бесперспективная схоластика. Такое заключение я попытался положить в основу курса библейской археологии, который был предложен мне в начале 1990-х годов ректором Московского библейско-богословского института им. Святого апостола Андрея Первозванного А.Э. Бодровым и который я читал там около десятилетия. В дальнейшем курс был переработан и в 2000 г. издан в качестве учебного пособия для богословских учебных заведений под названием «Очерки археологии библейских стран». Тогда же я получил предложение повторить курс с определенными дополнениями от ректора Московского католического института истории, теологии и философии им. Св. Фомы Аквинского Н.Л. Мусхелишвили. Курс я читал до последнего времени, причем последний его период включен в книгу «От библейских древностей к христианским», написанную совместно с Л.А. Беляевым и изданную в 2007 г. Совместно с этим же автором большая статья «Археология» (библейская) опубликована мной в 2001 году в III томе «Православной энциклопедии». Во всех этих работах я стремился показать органическую связь библейской духовной культуры — космогении, мифологии, морали и связанных с традициями первого в мире ближневосточного культурного очага.

Краткое заключение

 Настоящие мемуары не могут претендовать ни на всеобъемлющий характер, ни на исчерпывающее отражение событий моей достаточно долгой жизни. Такая попытка была бы явным нарушением основополагающего завета знаменитого (хотя и никогда во плоти не существовавшего) предка Козьмы Пруткова: «Нельзя объять необъятного». Из многих составлявших мою жизнь сюжетов я пытался придерживаться лишь двух основных — моей профессии и людей, которых имел счастье встретить на своем пути. Многое здесь останется за пределами изложения. Но хотел бы заключить его несколькими общими словами. Если бы мне предложили ныне начать жизнь сначала, я бы счел это за счастье: со всеми ее повторениями — удачами и неудачами, радостями и горестями, свершениями и ошибками, достижениями и провалами. И ни в коей мере это не связано ни с фатализмом, ни с самодовольством, ни с ретроградством. Был совершенно иной период, очень нелегкий, во многом трагичный. Но, вопреки всему, были в нем светлые стороны, защита которых и противостояние трагизму давали глубокое духовное удовлетворение, а это фактор по-настоящему значительный. Для меня был он определяющий и в годы войны, в которой участвовал, начиная с первых ее дней, психологического слома, горечи поражений, ранений, длительного пребывания в госпитале, вплоть до восторженного восприятия победного завершения. Это были дни незабываемые, давшие подлинный жизненный заряд на многие годы, позволивший преодолеть достаточно серьезные испытания первых послевоенных десятилетий. И испытания эти компенсировались атмосферой единения, взаимопомощи, постоянной дружественной поддержки, царившей в университете и преодолевавшей зачастую и бомбардировки, и — позже — знаменитые «кампании» («лысенковщину», «космополитизм», «стадиальные теории» и пр.). Нам было с кого брать пример перед лицом этих испытаний: хорошо помню позицию большинства профессоров, не только блестяще прививавших нам подлинные знания, но и воспитывавших в нас чувства ответственности и собственного достоинства, презрения к трусам и приспособленцам. До конца дней своих не забуду имена и образы В.Н. Дьякова, Н.П. Грацианского, В.Е. Сыроечковского, С.Д. Сказкина, Б.Н. Заходера, С.И. Бахрушина, Д.Г. Редера, А.А. Губера, Е.А. Косминского. И всей кафедры археологии — В.А. Городцова, С.В. Киселева, А.В. Арциховского, В.Д. Блаватского, Б.Н. Гракова, Б.А. Рыбакова, М.В. Воеводского. Фактически в работе кафедры активное участие принимал и наш крупнейший антрополог Г.Ф. Дебец. Передо мной не стоял вопрос выбора специализации: как было показано в первых главах, археологией я увлекался, начиная с пятого класса Медведниковской гимназии, т.е. с 1935 года. Всех членов кафедры я, так или иначе, упоминал выше и всех их, а также крупнейшего специалиста по раннему железному веку Алексея Петровича Смирнова — впоследствии ближайшего моего друга — позволю себе считать своими учителями. Скорблю о том, что никого из них уже нет в живых и ни один не достиг нынешнего моего возраста.

США, Бостон. Пибоди Музеум. Советско-американский симпозиум. Группа участников

Париж, 19 сентября 1976 г. У собора Парижской