Книга Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева

с самого путешествия в Гнезно был сбит с толку, а отправление в Краков ошарашило его еще больше. Сколько же у Польши будет королей? И если один законный – тот, что наденет на голову венец Болеслава Храброго и возьмет в руки Щербец, – то что делать со вторым? Помешать фарсу в Круликарне? Убить?

– Пока не ломай над этим голову, – сказал Август. – Тебе надо на время уехать из Варшавы? Ты и уезжаешь. Ой, нечаянно пересек границу! Вслед за красивой панной все так делают. Большого проступка нет. – Он крепко взял брата за руку. – Покажись в Кракове. Но не бери на себя никаких обязательств. Просто посмотри.

* * *

Краков

Растерянный Мориц отправился в путь, и к вечеру второго дня достиг Кракова. Здесь жизнь показалась ему совсем веселой и цветной. Город куда древнее Варшавы, тучи хорошеньких улыбающихся барышень на улицах, очень вежливые австрийские военные. И никаких русских. Есть в жизни счастье!

Он остановился в доме, принадлежавшем Потоцким. Окнами на рынок, где отнюдь не торговали капустой и редиской, а толкли воду в ступе, беседуя ни о чем, заходя в сотню лавочек с розовыми навесами над окнами, с крошечными «бистро», мгновенно перехваченными у французов, несмотря на всю здешнюю неприязнь к казакам.

Все знатные семьи считали своим долгом держать в Кракове дворец не дворец, но достойный их состояния особняк, где холопы жирели и пухли от безделья. Немцы давно превратили бы такую резиденцию в гостиницу, оставив для господ несколько комнат, много – этаж. Но здесь так было не принято. Порядочный человек живет сообразно имени и состоянию. Поэтому слепок с варшавского родового гнезда был почти полным, разве что поменьше, да и слуги сбивались на каждом шагу: вместо домашних турецких туфель подавали прогулочные, кормили лошадей сразу после скачки, сливки не взбивали, а тарелки с гербами не подогревали над огнем, так и подавая пищу на холодном фарфоре.

Август бы сказал: забаловались. Мать приказала бы выдрать. Мориц же был сострадателен и не умел распоряжаться быдлом. Поэтому он терпел. Гулял и ждал, когда его призовут. Какой способ выберут австрийские хозяева торжества, он не знал, но рассчитывал, что его явление в городе не останется незамеченным.

Наполеон-Франсуа и сам бы хотел увидеть вблизи хоть одного поляка, еще раз услышать, что он им нужен. Что усилия не напрасны. Ему немного осталось. Но, может быть, он успеет вырвать эту страну из рук врагов. Может быть, даже жениться и оставить потомка.

– Жаль, что ваша сестра Натали уже замужем, – сказал Франц графу Потоцкому, когда они все-таки встретились.

Герцог заметил долговязую фигуру Морица, слонявшегося во время конных прогулок мимо драгунских казарм, и нарочно выехал к нему. Чуть позади скакали адъютанты принца. Не просто в бело-красной австрийской форме, а родом австрийцы. Что было видно по лицам. И не просто немцы, а немцы-католики. Странное сочетание! Мориц подумал, что для русских по той же причине странно смотреть на поляков. Вроде бы и те же люди – а не свои. Лед аристотелевой логики оставляет на вполне славянских физиономиях неизгладимую печать. Она-то и не мила. Ее-то и хотелось бы стереть. Изгладить. Потому нет примирения между Варшавой и Москвой, как между Римом и Царьградом. Нет. А надо.

– Я очень обязан роду Потоцких, так что жаль, – повторил принц.

– Натали всегда может развестись, – поразил его Мориц. – Мы не такие твердолобые, как в Вене. Но они с Романом Сангушко любят друг друга.

Франц успокаивающе похлопал графа Потоцкого по плечу. Мол, все равно не хватит времени.

– Сегодня ночью, в костеле Святой Троицы. Интересно, под каким именем меня будут венчать на царство?

– Франциск. Франтишек. Как-то так.

– Я предпочел бы первую часть имени, – вздохнул герцог. – Расскажите о коронационных регалиях. Что считают самым главным?

– Щербец, конечно! – Мориц не стал поминать корону Болеслава Храброго. Меч важнее. – Его затупил о Золотые Ворота Киева самый воинственный из польских королей. И его вручают в знак будущих побед. А то, что эти победы на Востоке, ни у кого не вызывает сомнений. Но теперь куски наших земель у всех соседей, так что вам придется воевать.

Францу стало стыдно. Он обманывал этого мальчика. Всех его соотечественников. Лез на их трон, а сам мечтал заснуть среди французских пчел и лилий. Когда-то именно пчелы Карла Великого осеняли его колыбель.

– Вы должны кое-что понимать, – проговорил Франц. – Меня коронуют австрийцы. Значит, я вовсе не свободен.

Мориц даже не поморщился.

– Какое-то время каждый монарх тратит на избавление от тех, кто возвел его на престол. И еще, – Потоцкий помялся, – мы понимаем, что должны послужить вам ступенью для другой, более великой короны. Но, – он еще больше замялся, – свобода того стоит.

«Несчастные люди!» – ужаснулся Франц, – они заведомо считают себя вторым сортом и уступают дорогу тем, кто, по их мнению, лучше.

– Будьте готовы в одиннадцатом часу, – вслух сказал он.

* * *

К ночи Мориц собрался со всем тщанием. Облачился в лучшее платье. Но не посмел надеть форму своего полка. Очень не к месту вспомнились слова царя: кто боится показывать мундир, тот задумал недоброе… Русская форма на церемонии коронации неуместна.

Закрытая карета доставила его до места и остановилась в тени цветущих жасминовых кустов. Только по этим белевшим в темноте точкам можно было определить, где находится экипаж.

Странная церемония. Двери храма плотно закрыты. Светится один правый предел, и через боковую дверь входят немногочисленные участники. Мориц присоединился. Почти никого он не знал. А те, кого мог назвать знакомыми, были ему даже не представлены, как адъютанты Франца.

Пел хор. Играл орган. Непозволительно тихо для торжества такого масштаба. Когда Наполеон надел корону императора французов, приехал сам папа. На голову его обездоленного сына венец положил… а вот это сюрприз! Мориц низко поклонился архиепископу Гнезнинскому Дунину, у которого только недавно испрашивал разрешения товарищам от греха убийства. Дядя Мартин деловито кивнул юноше, как если бы все давно было выяснено и слажено в некую цепь событий, вытекавшую из прошлого, имевшую в настоящем золотой узел – тайную коронацию – и уходившую далеко вперед, чтобы выдернуть из будущего нужный результат.

Морицу стало страшно: а что, если по ту сторону времени ангелы привязали к их цепи другой груз? Не ту гирю? Но мысли разом оставили голову, когда раздался «Te Deum». Младший Потоцкий привык впадать в рассеянность и расслабляться при звуках латинских гимнов. Он смотрел на агнца в белой форме, с двумя австрийскими орденами на груди, и думал, что сейчас на Франца могли бы возложить Терновый венец.

В отдалении стояли представители дипломатического корпуса Австрии, в мундирах, расшитых золотыми листьями. Кроме них скромно присутствовали наблюдатели-пруссаки. Все как один в синих армейских генеральских мундирах – не выделяться, не бросаться в глаза. Полукругом в темном нефе с левой стороны поместились бонапартисты из Бельгии. В темных сюртуках с пропущенными через петлицу трехцветными революционными ленточками. Среди них Мориц заметил графа де Флао, который, наткнувшись глазами на «сына», важно кивнул ему и больше не проявлял желания поговорить. Молодой Потоцкий и сам не жаждал общения. Он отвернулся от гипотетического отца, вспомнив, как отец практический за уши вытянул его из неприятностей, в которые юноша попал по вине этого красивого господина. Морицу